Миp искусства

 

 ПОНАЧАЛУ у Михаила Задорнова все шло, как у всех: родился (правда, в семье известного писателя-романиста Николая Задорнова, не одну свою историческую книгу посвятившего освоению Дальнего Востока и Сибири), рос, не слушался родителей и средне учился в средней школе. Как и все, кто не знает, кем стать, учиться пошел в технический вуз. Им оказался Московский авиационный институт, где Задорнов продолжил изучать художественную самодеятельность.

- Я в МАИ поступал, потому что хотел стать спортсменом - там была очень хорошая команда по ручному мячу, - вспоминает писатель. - Раньше я играл за юношескую сборную Латвии. Но потом у меня случилась трамва ноги и еще какие-то неприятности. Я стал выпивать и болтаться по разным пьянкам.

 

Уже в Риге я участвовал в самодеятельности - выступал за КВН Политехнического института. И когда однажды сборная КВН Риги приехала в Москву, меня взяли выступать в конкурсе болельщиков. В МАИ меня увидели на экране телевизоров, сразу пригласили в самодеятельность. В результате спортсменом я не стал.

 

В МАИ я уже что-то писал и играл, в общем, был активным артистом самодеятельности. И двадцать лет назад под моим руководством там был создан студенческий самодеятельный коллектив, которому была суждена яркая пятилетняя жизнь. Мы очень много путешествовали по стране и каждое лето выезжали в какие-то исключительно интересные поездки - по Северному морскому пути: выходили в Баренцево и Карское моря, море Лаптевых, болтались на агиттеплоходе "Корчагинец" между Камчаткой и Командорскими островами, путешествовали по Уссурийской тайге. Много раз выступали на БАМе, жили в вагончиках, на золотых приисках, у пограничников, лесорубов, в зонах. За один только год мы могли дать 260 концертов! И тогда же нам присвоили звание народного театра. А меня, несмотря на то, что у меня не было высшего образования, аттестовали как режиссера народного театра, и я мог полу-чать за это какие-то деньги. Позже мы получили премию Ленинского комсомола.

 

Но студенты когда-то заканчивают учиться, и девушки выходят замуж, рожают детей, мужики "сыграют в ящик", как я говорю, то есть уходят в "молодые специалисты". И, конечно же, наш театр развалился. Правда, я мечтал о создании своего постоянно действующего театра. Но перестройки в то время еще не было, а иметь свой счет в банке и здание было невозможно.

 

Мы до сих пор собираемся вместе и как-то держимся друг друга. Кто-то из них работает сейчас на одной сцене со мной... Раньше я думал, что всегда буду вспоминать свой школьный класс, но наши дороги разошлись - у нас нет ничего общего. А институт... Я учился во многих группах, потому что учился долго - лет девять. Правда, закончил чуть ли не с красным дипломом. Но чуть ли. Чего-то там не хватило. Знаний не хватило - чего еще могло не хватить?! И вот этот студенческий коллектив - мое самое главное дело в жизни. Я даже не считаю основным мои выступления на сцене. Был период, в коммунистическое время, когда я очень сильно влиял на массу людей. И думаю, что я добил коммунистический строй. Началось все с Окуджавы, с Высоцкого, со Жванецкого. Каждый брал эстафету у другого. И, наверное, последним припечатал этот строй я. Сегодняшние демократы и политики - они повылазили вслед за нами. Первый настоящий удар - я имею в виду раскодирование закодированного сознания массы людей - все-таки шел от нас.

 

О-очень сильно в свое время повлиял на народ Высоцкий. О-очень сильно повлиял Жванецкий - после того, как ушел от Райкина. И, кстати, правильно сделал. Я, например, Райкина не люблю. А Жванецкого люблю. Потому что Миша для меня литературен, а Райкин - кривляется. А я терпеть не могу кривляния на эстраде. Я терпеть не могу тему про нижнюю часть тела. Правда, Райкин и не говорил об этом - в то время не разрешили бы. Но сама эстрада искушает артиста кривляться, потому что когда начинаешь кривляться, зрители больше смеются. Поэтому Жванецкий и ценен для меня, что он чист - по мысли чист.

 

Во время дней рождений, на которые мы собираемся вместе с нашими ребятами, я стал замечать, что их все время тянет петь наши старые песни. Сегодняшние песни бессмысленны, они - скукота для нас. Мы умнее тех песен, которые теперь поют. Мы застали то чудное время, когда можно было сидеть с отмороженными ногами у костра и быть счастливым человеком. Это незабываемо. И тогда-то я и подумал: наши песни звучат сегодня интереснее, чем двадцать лет назад. Я уже много раз говорил, что мои шутки в этом жанре сбываются. Ведь какой надо было обладать интуицией, чтобы почувствовать и предсказать то, что происходит сейчас! Обычно мы начинали наши спектакли с песни "В нашей шхуне сделали кафе":

 

...Мы давно с тобой уже

                                      не те.

 

Мы не живем делами

                          грешными.

 

Спим в тепле, не верим

                              темноте.

 

Шпаги на стену повешены.

Ну, какая точная песня! Ведь почти все, несмотря на перестройку и колесо истории, переехавшее судьбы людей, все-таки выкрутились. И все - не голодные! Далеко не голодные!

 

Десять человек из нашего театра работали потом над созданием "Бурана" - известного нашего "Шаттла". Одна из девочек трудилась там пятнадцать лет. Она имела секретность и была невыездной. Да все были невыездные! И теперь "в нашей шхуне сделали кафе": "Буран" привязан в парке культуры, и в нем открыли ресторан! Я называю его самым секретным рестораном в мире! Его проектировало такое количество секретных работников! Вот об этом мы и хотим сделать наш спектакль, спустя двадцать лет после рождения нашего театра.

 

- Михаил Николаевич, на вас вообще часто обижаются люди?

 

- Обижаются все. Но у меня знакомые - тоже довольно умные люди. Пообижаются-пообижаются... Какой смысл? Мы, например, иногда ссоримся с Петросяном из-за того, что я терпеть не могу Ильфа и Петрова. Или: мне не настолько нравится "Мастер и Маргарита", насколько этот роман нравится всем! Мне не настолько нравится Зощенко, как все от него тащатся - они ощущают кайф, но не понимают, от чего он идет. Я люблю Тэффи, Аверченко, Марка Твена, Чехова, правда, далеко не все его рассказы. Опять же Райкина не люблю. Я всегда говорил Жванецкому: "Молодец, что от него ушел. А так бы и остался никем". Райкин, повторюсь, кривлялся на массу дебильных советских людей. Для того времени это было нормально. Но я никогда не хотел быть единицей дебильных советских людей. Поэтому и не надо заставлять меня любить его. Я же никого не заставляю не любить его! У каждого свое мнение. По этой причине мы тоже постоянно ссоримся с Петросяном. Вообще актерская масса обычно любит все, что нужно любить. Я же еще много чего не люблю. Например, терпеть не могу Остапа Бендера! Более отвратительного персонажа для меня не существует! В детстве я любил книгу Фенимора Купера "Кожаный чулок", "Дерсу Урзала" Арсеньева. Я люблю литературу с воздухом, а не комнатную литературу. Я люблю литературу, которая написана по первым впечатлениям, литературу, сочувствующую людям. Остап Бендер соткан из придуманных реприз. Его невозможно сыграть! Если его будет играть Миронов, то мы и будем любить Миронова, потому что он - хороший артист. Кому-то нравится Юрский. Но Остап - это не человек! Мне вообще ничего не нравится в этой книге! Я никогда не дочитывал ее до конца, хотя пытался сделать это несколько раз.

 

Я раньше ходил на спектакли всех моих коллег: мне было интересно, что они нового придумали. Теперь не хожу - для меня это потерянное время, потому что мои коллеги стали шутить о том, что я не люблю. Хазанов, например, хорошим артистом был... И сейчас остался, конечно. Но что-то с ним произошло. Я видел его юбилейный вечер, на котором было очень много хороших выступлений. Кроме него самого. Если бы он там не выступал, вечер был бы еще лучше.

 

- Многие говорят о том, что сатира стала беззубой...

 

- Как сатира может быть беззубой? Меня, например, никто никогда не упрекал в этом. Я столько обид получил за последние шесть месяцев - от новых русских, от старых русских, от евреев, от просто русских. На меня обижаются сразу категориями! Правда, иногда я думаю, что уже сильно поглупел, потому что у меня случаются периоды, когда хочется говорить всем правду вроде той, что я свободен. Но это глупость - говорить всем правду.

 

- Кажется, Жванецкий сказал, что в этой стране в песне есть Пугачева, а потом долго-долго никого нет. Вы можете сказать о жанре, в котором работаете, что-либо подобное?

 

- Я думаю, что нас человек пять. А потом долго никого нет. Вы про эстраду спрашиваете или про юмористический жанр? Жванецкий не относится к эстраде потому, что он литературен. Хотя многие слушают его только на сцене и совсем не читают его книг. И не могут читать, потому что он пишет в жанре юмористической поэзии. А стихи надо уметь читать - надо уметь чувствовать ритм. В числе же этих пяти людей я назвал бы Хазанова, Женю Петросяна, самого себя. Давайте еще кого-нибудь выберем... Это все профессиональные люди - они умеют делать собственный успех. Ширвиндт и Державин - они театральны, но люди очень талантливые.

 

- Почему, на ваш взгляд, в сатирическом жанре так мало женщин?

 

- Вы заметили, что артисты, в отличие от писателей, играют? Женщина же играть в юмор в принципе не может - она более благородного вида. Ведь очень трудно излишне хлопотать лицом - заниматься мимикой лица не каждый сможет. И у женщин более высокий голос. А люди лучше смеются, когда шутки произнесены низким голосом. Многие артисты на репризах даже понижают голос. Противно слушать, когда кто-то взвизгивает. К тому же это очень трудный для женщин жанр.

 

- Свобода вам легко дается?

 

- Если не хочешь иметь много денег, вот ты и свободен. Тем более что у меня есть возможность зарабатывать средние, по сегодняшним масштабам, деньги. И мне их совершенно достаточно.

 

- А больших денег не хотите?

 

- Нет... А вы заметили, что я ответил сразу?

 

Сергей ШАПРАН, специально для "Новой Сибири"