Вооруженные силы

 

 

Р.Т. Г-н Генеральный директор, в последнее время Вы неоднократно выступали на международных конференциях о перспективах ядерной энергетики и, в частности, затрагивали вопрос о возможной роли МАГАТЭ в этой области.

 

Х.Б. В личном плане мне представляется, что расширенное использование ядерной энергии в будущем неизбежно. Миру в будущем будет требоваться все больше энергии и, в частности, электроэнергии, особенно в развивающихся странах. Ежегодное потребление электроэнергии, скажем, в Бангладеш или Танзании составляет менее 100 кВт.ч на душу населения, а в Швеции 15000 кВт.ч и в России, очевидно, 6000 кВт.ч. Так что потребностей в электроэнергии будет намного больше. И вопрос в том, каким образом и за счет чего эти потребности будут удовлетворяться. Для производства энергии используются гидроресурсы, уголь, нефть, газ, ядерная энергия, возобновляемые источники энергии - солнечная, энергия ветра, биомасса, геотермальная энергия. И хотя в прошлом лучшей всегда считалась самая дешевая энергия, то сейчас приходится принимать во внимание также и воздействие на окружающую среду, и риск аварий, и энергетическую независимость.

 

Р.Т. И общественное мнение.

 

Х.Б. Да, и общественное мнение, необходимо учитывать все эти факторы. Общественности не нравится использование ископаемых видов топлива, ядерной энергии, а во многих случаях даже и гидроэнергии. Но проблема в том, что возобновляемые источники энергии, включая геотермальную, не дают много электричества. Сегодня геотермальная энергия производит 0,5% мирового объема электричества, а все остальные возобновляемые источники, вместе взятые, - 0,1%. Я считаю, - и убежден в этом, - что дальнейшее расширенное использование ископаемых источников энергии представляет наибольшую опасность. Мы уже достигли точки, когда отходы от использования ископаемых источников - прежде всего угля, но также и нефти, а в определенной степени и газа, - представляют опасность для окружающей среды. От кислотных дождей, вызываемых использованием угля и нефти, гибнут леса, а из-за углекислого газа, создаваемого указанными тремя источниками, в мире создается опасный парниковый эффект. Поэтому эксперты считают, что необходимо сократить или ограничить выделение углекислого газа, и европейцы на конференции в Рио-де-Жанейро поставили перед собой цель сократить к 2000 году выделение углекислого газа с тем, чтобы оно не превышало уровня 1990 года.

 

Однако, Европейская комиссия объявила всего несколько недель тому назад, что эта цель не будет достигнута и что выделение углекислого газа возрастет на 3%, а некоторые считают, что оно поднимется в рамках Европейского Союза на 15%. Если присовокупить к этому увеличение выделения углекислого газа от китайских и индийских тепловых станций, работающих на угле, и если принять во внимание планы увеличения мировой добычи угля и использования нефти и газа, а добыча последнего для производства электроэнергии растет быстрее других ископаемых энергоносителей, то вы увидите, что все разговоры экологов и представителей межправительственных экологических организаций - это всего лишь разговоры и попытки выдавать желаемое за действительное. Реальность же совершенно иная.

 

Сегодня говорить, что нужно заняться возобновляемыми источниками энергии - это лишь, как говорится, "правильное политическое мышление", но и только, реалии жизни - другие. Поэтому я дожидаюсь дня, когда экологи и "зеленые", которые, будучи в глубине сердца преданы правильному делу, все же поймут, что то, за что они сейчас выступают, не приведет к успеху, что предлагаемый ими рецепт не даст желаемого результата. Мы должны сделать выбор между ископаемым топливом и ядерной энергией. По моему разумению, не может быть сомнения в том, что следует гораздо больше опасаться ископаемых источников энергии.

 

Ядерная энергия не является полностью свободной от риска. Я никогда не говорил обратного. Никакое производство энергии не свободно от риска. Но риск от атомной энергии невелик и становится все меньше, потому что западный мир после аварии на АЭС Тримайлайленд установил строгие нормы безопасности. Россия и страны Восточной Европы и бывшего СССР после аварии в Чернобыле также занялись усилением ядерной безопасности. Германские эксперты считают, что сейчас реактор чернобыльского типа не мог бы потерпеть аварию подобную той, которая произошла в 1986 г. ввиду внесенных многочисленных изменений.

 

Таков общий фон, и по моему личному мнению, расширенное использование ядерной энергии необходимо. Но одно дело сказать необходимо, а другое - что использование ядерной энергии расширяется. Однако, этого сегодня не происходит, и нужно видеть реальную жизнь, как она есть. Ясно, что в Европе и в США имеет место стагнация. В США с 1978 или 1979 г. не было построено ни одного ядерного реактора, в Швеции объявлен мораторий, в Швейцарии и Италии тоже мораторий, в Испании - де-факто мораторий, во Франции строится несколько реакторов, в Германии - ни одного, в Англии - тоже ни одного и т.д. Так что в Европе строительство практически приостановлено.

 

Единственными регионами, где происходит расширение ядерной энергетики, являются Япония, Южная Корея и Китай, имеет также место некоторое движение в Восточной Европе и в России. Так что сегодня правительства либо молчат, либо ничего не делают, либо, если существует действительная необходимость, расширяют производство электроэнергии за счет газа, и это, конечно, экономично.

 

Но я считаю, что желательно подумать о новых типах реакторов. Должен сказать, что Россия, возможно, единственная страна, где больше чем где бы то ни было думают об этом. О новых типах задумываются и в других странах. Но именно в России разрабатывается множество различных типов реакторов. Вопрос только в том, будут ли у нее ресурсы для продолжения этой работы.

 

Р.Т. Что Вы скажете о роли Агентства в этом процессе, как Вы ее себе представляете?

 

Х.Б. Хотелось бы, чтобы роль Агентства в разработке новых типов реакторов была большей, чем сейчас. Но реальность такова, что западные страны и Япония, особенно западные страны, не очень заинтересованы в объединении ресурсов и учреждении совместного международного плана разработки реакторов новых типов. Существует важный франко-германский проект разработки нового реактора под давлением. Но это единственный известный мне международный проект. Как представляется, китайцы, японцы и русские гораздо больше заинтересованы в подобных проектах.

 

Что касается роли Агентства в других аспектах данной проблемы, то есть две важные области. Одна из них состоит в анализе воздействия на среду различных способов производства электроэнергии. Удивительно, но факт, что, например, гидроэнергия в качестве источника электричества может привести к наибольшему количеству жертв в случае прорыва плотин, что иногда случается, и это приводит к огромному числу погибших. А ядерная энергия и энергия, получаемая за счет возобновляемых источников, производит наименьшее воздействие на окружающую среду, жизнь и здоровье людей. Это может быть установлено объективно. Мы придаем эти факты гласности и делаем это совместно с другими организациями, причем неядерными, с тем чтобы объективность была еще более очевидной.

 

Во-вторых, конечно, мы продвигаем создание "глобальной системы ядерной безопасности", которая состоит из конвенций, причем, поначалу это были рекомендательные нормы и стандарты. В-третьих, мы оказываем услуги, направляем миссии международных экспертов, организуем обмен опытом на конференциях, вроде той конференции по Чернобылю, которая состоялась в этом году. Вот, в общих чертах, то, что Агентство делает.

 

Р.Т. После аварий на Тримайлайленде и в Чернобыле проблема ядерной безопасности стала одной из важнейших в деятельности Агентства. Каковы дальнейшие планы МАГАТЭ в этой области?

 

Х.Б. Еще до этих аварий Агентство занималось разработкой стандартов ядерной безопасности. Это направление возникло как следствие обмена опытом между операторами АЭС и органами по атомнадзору в различных странах. Затем стали вырисовываться возможные соглашения о применении подходящих процедур ядерной безопасности. Международный опыт выявил лучшие процедуры, и эксперты сформулировали их в виде международных рекомендаций. Таким образом рекомендации по применению стандартов органично вытекали из обмена опытом. Рекомендации относительно стандартов ядерной безопасности (так наз. NUSS) были выработаны еще на раннем этапе. Затем, после Чернобыльской аварии, были быстро разработаны и приняты две важные конвенции: об оповещении о ядерных авариях с тем, чтобы мир в целом и особенно страны, которые могут быть затронуты радиоактивными выпадениями, были незамедлительно поставлены в известность об этом и приняли бы соответствующие меры; и об оказании чрезвычайной помощи тем, кто пострадает от аварии.

 

Потом началась длительная работа над конвенцией о ядерной безопасности, которая возлагает на государства основные требования в этой области. Нужно заметить, что правительства все еще негативно относятся к идее создания международного органа по надзору за ядерной безопасностью. Они против того, чтобы превратить МАГАТЭ в надгосударственную организацию, которая диктовала бы правительствам, какой реактор допустить к эксплуатации, а какой нет. Они не хотят, чтобы правительства были лишены ответственности за принятие соответствующего решения. Правительство каждой страны несет полную ответственность за состояние ядерной безопасности в своей стране. Они, тем не менее, согласились с тем, что ядерная безопасность - это международная проблема, и договорились о том, чтобы записать в международной конвенции обязательства относительно основных требований по ядерной безопасности. Государства подписали конвенцию и обязались соблюдать эти основные требования.

 

Предусматриваемые конвенцией требования сформулированы в довольно общей форме, однако создается механизм для рассмотрения состояния безопасности на совещаниях договаривающихся сторон каждые три года, на которые государства будут представлять доклады. Доклады будут рассматриваться представителями других стран. Таким образом состояние ядерной безопасности в каждой стране будет предметом международного рассмотрения. И государства не смогут возражать против этого, заявляя, что это их внутреннее дело, подлежащее только внутренней юрисдикции, поскольку они дали согласие на представление докладов и на их рассмотрение.

 

Р.Т. Когда ожидается вступление конвенции в силу?

 

Х.Б. Она должна вступить в силу до конца 1996 г. или во всяком случае в 1997г. Не хватает только нескольких ратификаций.

 

Далее, после Чернобыля по инициативе руководства Агентства было значительно расширено предоставление услуг по ядерной безопасности. Если правительства не хотят внешнего контроля, то ведь можно предложить правительствам услуги Агентства: хотите, чтобы была проверена безопасность реактора, - мы готовы пригласить международных экспертов и мы знаем лучших экспертов в мире. Они приедут по вашему приглашению, осмотрят реактор, подготовят доклад и обсудят его с вами. Они выявят не только недостатки, но и обратят внимание на преимущества реактора и включат в доклад и это. Таких миссий было осуществлено множество. И не только в Восточной Европе. Лишь несколько стран не приглашали такие миссии, в частности Индия.

 

Поездки экспертов осуществляются и для других целей, например для проверки технологии или обращения с радиоактивными отходами. Но они проводятся только по приглашению государств. Каковы результаты таких миссий? Весьма значительные. Хотя эксперты делают только рекомендации, тем не менее, если группа лучших в мире экспертов предлагает принять какие-либо меры по повышению безопасности, вряд ли их можно игнорировать. Ведь если их совет не будет принят во внимание, а с реактором что-то произойдет, тогда вы окажетесь в неблагоприятной ситуации. Так что результаты миссий экспертов весьма значительны, хотя они и проводятся на добровольной основе.

 

Р.Т. Высказывались критические замечания в отношении деятельности Агентства в области гарантий, в частности в связи с событиями в Ираке. С тех пор Советом Управляющих МАГАТЭ, секретариатом Агентства и вами лично была проделана большая работа по усилению системы гарантий. Могли бы вы вкратце рассказать, что было сделано, что делается и что планируется сделать в этой области, и в том числе о "программе 93+2"?

 

Х.Б. Когда около 25 лет тому назад была создана система гарантий для проверки соблюдения ДНЯО и других договоров, предусматривающих постановку под контроль всей ядерной деятельности государств, которые присоединятся к ним, во многих странах существовали опасения, что инспекции приведут к раскрытию коммерческой или технологической информации. Поэтому эта первая в мире система инспекций на местах содержала много ограничений. Основной акцент в ней был на ядерных материалах - на плутонии и обогащенном уране. При этом инспекторы допускались только к определенным ключевым местам. И, разумеется, не было предусмотрено механизма, который давал бы Агентству эффективный доступ к незаявленным установкам, чтобы исключить возможность обмана.

 

Я не хотел бы утверждать, что система была бессмысленной, отнюдь нет. Она представляла значительную ценность, так как страна, делающая поставки, требовала установления гарантий, чтобы не было переключения ядерных материалов и оборудования на военные цели. Для стран-экспортеров система представляла безусловную ценность. Но она не давала полной гарантии против обмана. В демократических странах было бы трудно спрятать установку, потому что СМИ вскрыли бы подобный факт. Но не все страны являются демократическими, существуют и закрытые общества, такие, например, как Ирак.

 

Ирак стал поворотным пунктом. Наши инспекторы не имели возможности обнаружить далеко за пределами исследовательских установок, поставленных под гарантии, огромных предприятий, которые строились для производства обогащенного урана. У Агентства нет ни разведывательных спутников, ни собственных разведчиков. Но ни американцы, ни израильтяне также не знали, что там происходило. Только некоторые журналисты обнаружили, что Ирак покупал некоторые вещи на мировом рынке, которые вызывали подозрения. Так что явилось шоком, когда мир узнал, что государство-участник ДНЯО, принявшее всеобъемлющие гарантии, занимается явным обманом и, возможно, уже через год будет обладать ядерным оружием.

 

И это заставило нас придти к выводу, что мы не можем иметь систему гарантий, которая на деле может только усыпить нас, побудив поверить в то, что та или иная страна ведет себя так, как следует, и выполняет свои обязательства, в то время когда в действительности она этого не делает. Это, может быть, даже еще хуже, чем вообще проводить инспекции. В результате возникло общее мнение, что нужно внести в систему гарантий изменения, которые позволили бы ей обнаруживать любые попытки обмана с определенной степенью вероятности, но я не думаю, что можно полностью исключить возможность мошенничества. Я суммировал это тремя положениями: во-первых, нужно иметь больше доступа к информации; во-вторых, инспекторы должны иметь больший доступ к объектам контроля; и в-третьих, если та или иная страна отказывается сотрудничать, мы должны иметь доступ к Совету Безопасности ООН. Указанные предложения были высказаны в начале 90-ых гг. Сейчас я бы добавил к ним еще одно: нужно иметь больше современных технических средств контроля.

 

Затем мы изложили наши предложения систематизированно в виде "программы 93+2". Мы начали работать над ней в 1993 г., считая, что для ее разработки хватит 2-х лет. Департамент гарантий провел огромную работу, сотрудничая также с рядом государств - Канадой, Швецией, Австралией, Финляндией, Мексикой, где некоторые методы получили проверку. Так что когда мы представили всю систему, она уже прошла проверку, и мы хорошо знали, что она собой представляет. Ею предусматривается существенное укрепление системы гарантий. Мы пришли к выводу в секретариате Агентства, что половина из предлагаемых мер находится в рамках имеющихся полномочий и может осуществляться на основе этих полномочий. Мы доложили это Совету Управляющих, и он согласился с нами. Теперь мы в секретариате можем настаивать перед государствами на проведении таких мер.

 

Р.Т. Это часть первая "программы 93+2"?

 

Х.Б. Именно. Теперь, что касается второй части этой программы, то мы считаем, что предусматриваемые ею меры выходят за пределы наших полномочий. Некоторые страны нам говорили: действуйте и осуществляйте эти меры, но мы считаем, что у секретариата нет законных оснований для этого и мы не можем настаивать перед государствами на проведении мер, на которые они не давали согласия. Мы пришли к выводу, что секретариат должен получить дополнительные полномочия, и подготовили проект дополнительного протокола, который был бы подписан в дополнение к соглашению о гарантиях.

 

Р.Т. То есть дополнительно к соглашению, предусматриваемому документом INFCIRC/153?

 

Х.Б. Да. INFCIRC/153 - типовое соглашение о гарантиях по ДНЯО. Мы подготовили проект типового дополнительного протокола к соглашению о гарантиях. Поскольку он затрагивал некоторые чувствительные моменты, мы дважды его перерабатывали и окончательно представили Совету Управляющих на его июньской сессии 1996 г. в качестве основы для обсуждения. Проект протокола по решению Совета рассматривается специальным комитетом, учрежденном им, и будет доложен Совету. Комитет приглашает все государства, взявшие на себя обязательство по ДНЯО заключить соглашения о гарантиях, принять участие в обсуждении проекта.

 

Мы знаем, что имеется значительная оппозиция по отношению к некоторым положениям, но все же возражения вызывает не очень много положений. Так, вызывает споры положение о том, чтобы инспекторы имели право посещать установки, не содержащие ядерных материалов, т.е. плутония и обогащенного урана, но осуществляющие, например, производство газовых центрифуг. А ведь центрифуги используются для обогащения урана. И если создаются предприятия для производства центрифуг в целях обогащения урана, то это представляет безусловный интерес, хотя в данный момент в них урана нет. Говоря в целом, всегда должен быть баланс между заинтересованностью государств в более жесткой системе гарантий, с одной стороны, и их готовностью согласиться на более далеко идущие меры. И наибольшая сложность состоит в том, что ядерные державы не подлежат всеобъемлющим гарантиям, поскольку они уже располагают ядерным оружием. Контроль должен быть усилен в других государствах, в тех, которые не обладают ядерным оружием.

 

Р.Т. Это так называемая проблема универсальности.

 

Х.Б. Да, проблема универсальности. Можно также сказать, что неудобства, связанные с более интенсивным контролем, было бы легче перенести, если бы они были возложены на всех, т.е. если бы и ядерные державы в какой-то мере приняли участие. Я думаю, что они примут какое-то участие, они уже заявили об этом.

 

Но где точно лежит баланс интересов, о котором я говорил, я не знаю. Если выражаться упрощенно, то я бы сказал так: только когда правительства попробуют новые меры и почувствуют, что они, так сказать, смогут проглотить и чего не смогут, они будут в состоянии определить, какова будет эффективность гарантий и каков будет риск обнаружения. Будет ли это 80% или 60%, в то время как сейчас мы находимся на уровне 40%. Мы, конечно же, не достигнем 100%. Мы не сможем создать стопроцентную систему, а если и создадим, то это будет весьма дорогостоящая и интрузивная система и она будет вызывать множество ложных тревог. Но даже если будет 80-процентная вероятность обнаружения, то такая система будет очень хорошим сдерживающим средством.

 

Р.Т. Мой последний вопрос, г-н Генеральный директор, касается проблемы, вызывающей широкий интерес. Какое место в своей постоянно развивающейся деятельности Агентство будет отводить вопросам контроля над вооружениями? Устав МАГАТЭ предусматривает, что Агентство должно действовать в согласии с проводимой ООН политикой в области разоружения. Как вы видите дальнейшую деятельность Агентства в этой области?

 

Х.Б. Я хотел бы выделить несколько интересных и важных вопросов в этой связи. Прежде всего это рассматриваемое сейчас соглашение о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний, выполнение которого будет контролироваться путем анализа сейсмических и других сигналов, вызываемых взрывом. Мы в секретариате Агентства несколько удивлены тем, что Женевская конференция по разоружению не пожелала, чтобы секретариат МАГАТЭ был наделен полномочиями секретариата организации по контролю за этим договором. По нашим расчетам, это дало бы экономию в 8-10 млн. дол. в год для участников договора. Однако участники переговоров в силу тех или иных причин пожелали создать новый секретариат в 200 чел., что не превышает численность крупного подразделения в МАГАТЭ. Говорят о возможном соглашении о сотрудничестве с нами. Что ж, мы готовы сотрудничать. Но мы все же несколько удивлены проявленной аллергией к Агентству и не видим достаточных оснований для этого.

 

Второй вопрос касается возможности заключения соглашения о запрещении производства плутония и высокообогащенного урана для целей создания оружия (так наз. соглашение о "cut-off"). Переговоры еще не начинались, но если договор о прекращении испытаний будет заключен, в Женеве займутся этим новым соглашением. Реальность такова, что Соединенные Штаты и Россия больше не нуждаются в плутонии и высокообогащенном уране. На деле они демонтируют ядерное оружие, причем делают это такими темпами, что сталкиваются с проблемой, куда деть высвобождающиеся расщепляющиеся материалы. Так что им не трудно будет согласиться на прекращение производства. Я думаю, что они больше не производят таких материалов. По-видимому, и другие ядерные державы готовы пойти на это, и было бы большим достижением, если бы Индия, Пакистан и Израиль также согласились на такую меру.

 

Думаю, в настоящее время все соглашаются с тем, что контроль за соблюдением соглашения о "cut-off" будет возложен на Агентство. Расхождений по этому вопросу нет. Но это будет весьма дорогостоящим делом, потому что потребуется много инспекций для проверки того, что предприятия по производству высокообогащенного урана и по химпереработке не выпускают больше материалов или материалов большей степени обогащения, чем было заявлено. Это - будущая задача Агентства.

 

Далее, накапливаются все большие количества делящихся материалов - высокообогащенного урана и плутония, высвобождающихся из снятых с вооружения и демонтированных ядерных боезапасов. Американцы поставили под гарантии Агентства определенное количество таких материалов, а русские говорят нам, что они тоже готовы поступить таким образом, но они хотели бы, чтобы прежде чем открыть материалы для инспекции, было завершено строительство большого объекта для их хранения на комбинате "Маяк". Отношение к этому положительное. И главная проблема здесь в материальных средствах, в деньгах. Если это будет очень дорогостоящая операция, то как быть тогда? Иногда возникает ощущение, что с министерствами финансов труднее иметь дело, чем с министерствами разоружения или иностранных дел, и что проблема денег - самая сложная проблема. Как поступать с расщепляющимися материалами - новое важное поле деятельности Агентства.

 

Теперь последний вопрос, который я хотел бы затронуть. По мере того, как великие державы будут продвигаться к более низким цифрам количеств ядерного оружия, чем это предусматривается соглашением между США и Россией о СНВ-2, согласно которому они совместно будут обладать 6000 единицами стратегического ядерного оружия, какой контроль может потребоваться, когда мы станем приближаться к нулю? Я не очень хотел бы предаваться мечтаниям о нуле, но вопрос такой рано или поздно возникнет.

 

Р.Т. Особенно если в этот процесс будут вовлечены и другие ядерные державы.

 

Х.Б. Конечно. Какой контроль в этом случае потребуется? Вопрос этот, разумеется, не обсуждался на Совете Управляющих, но лично и в предварительном плане я считаю, что чем дальше пойдет сокращение ядерных вооружений, тем будет требоваться больше контроля. Представляется также очевидным, что там, где вопросы обеспечения надежной безопасности имеют особое значение, например на Ближнем Востоке, где между Израилем и арабскими странами существует противостояние, государства не будут удовлетворяться исключительно международным контролем, таким, который мы имеем по ДНЯО. Такие страны захотят двустороннего контроля, инспекций по запросу. Если взять США и Россию, то между ними сейчас осуществляется исключительно двусторонний контроль. Инспекции по запросу предусматриваются конвенцией о запрещении и уничтожении химического оружия - это тоже форма двусторонности и нейтральности. Думаю можно создать ядерный контроль, который сочетал бы многосторонний и двусторонний контроль. Но даже при этом в тех ситуациях, когда будут затрагиваться исключительно важные интересы безопасности, государства будут стремиться к двусторонним и взаимным инспекциям. Иными словами, государства могут предпочесть двусторонний контроль, поскольку они еще не будут иметь ту же степень уверенности в многостороннем контроле, какую им будут давать собственные двусторонние договоренности.

 

Может быть, это довольно печальное признание со стороны такого интернационалиста и сторонника международных институтов, каким я являюсь. Но это также приводит меня к выводу о необходимости усиления международной помощи. Это - задача, стоящая предо мною и перед моей организацией. Нужно так вести организацию, чтобы она пользовалась всеобщим доверием как независимая, надежная и честная организация, которая одинаково относится ко всем.

 

Р.Т. Благодарю вас за весьма содержательную беседу.