Исторические заметки

 

 

 

28 февраля 1978 года я, будучи под подозрением, расставался с армией Родезии. На мне лежало клеймо "военного преступника, виновного в злодеяниях против народа Зимбабве". Согласно некоторым источникам, мое имя также оказалось в списке "главных негодяев", составленном правительством Роберта Мугабе - нового, марксистского диктатора бывшей Родезии.

Сейчас, после двадцати лет томительного ожидания, я могу наконец рассказать о том, что было на самом деле.

 

За снимки Росс Боман получил премию Пулитцера. Тем не менее профессионалы из иностранного пресс-клуба в Нью-Йорке высказали сомнения относительно подлинности фотографий, а также подняли вопрос о профессиональной этике Бомана: чтобы снять эти фотографии, он носил форму солдата родезийской армии и выдавал себя за участника боевых действий

 

До декабря 1977 года у меня в родезийской армии возникало не больше проблем, чем у любого другого "янки". Да и те в основном связаны с враждебным отношением Вашингтона к администрации Йена Смита.

В моем случае, однако, все осложнялось некоторыми деталями в личном деле: записями об окончании разведшколы с изучением русского языка в Обераммергау (Германия) и о последующем назначении офицером связи и переводчиком в советскую репатриационную комиссию в Австрии. Не надо объяснять, что моих родезийских хозяев такие анкетные данные могли навести на мысль только о ЦРУ.

Однако я не предполагал, что настоящие проблемы для меня начнутся в одну прекрасную субботу в Солсбери, в доме 2 по Росс-авеню. По этому адресу располагалось неофициальное американское посольство - клуб "Хромые орлы", председателем которого был писатель Робин Мур, автор книг "Зеленые береты", "Французский связной" и других.

Для американцев, которые служили в Родезии в частях охранения, находиться у Мура означало вновь почувствовать себя на родине. Для нас его клуб был чем-то вроде "дома вдали от дома". По уик-эндам здесь в изобилии гамбургеры и картофель фри, которые готовились специально для услаждения американских желудков. Не менее теплый прием получали и журналисты: они зачастую бродили по клубу, пытаясь взять интервью у солдат удачи.

Один из таких хемингуэев, некто Дж. Росс Боман, представился Робину внештатным корреспондентом агентства Ассошиэйтед Пресс и в разговоре с ним упомянул имя Херста Фасса, одного из боевых товарищей Мура по Вьетнаму, а ныне большой шишки в агентстве.

Узнав, что я командую "Грейскими разведчиками", Боман без обиняков заявил мне, что хотел бы присоединиться к нам во время патрулирования. На что последовал категорический отказ. За все золото мира я бы его не взял. Во-первых, он должен был пройти обычную в таких случаях проверку по военным каналам - в армейской службе по связям с общественностью, а также по оперативному отделу, как и любой другой военный репортер. Во-вторых, он мне не нравился: очки, жидкие усики, влажное, скользкое рукопожатие да и сама манера поведения вызывали антипатию.

Через три недели он объявился снова, на этот раз утверждая, что получил разрешение оперативного отдела. Однако никаких соответствующих документов у него при себе не было, а следовательно, я никуда не собирался его вести.

Контакты с разведслужбой убедили меня в том, что парень не прост и не слишком-то откровенен - в Штатах его репортерским коньком было "разоблачительство": он втирался в доверие, узнавал необходимую информацию, а затем, передергивая факты, писал сенсационные статьи для бульварных газетенок.

Прошло время. Мне позвонил офицер по связям с общественностью, который сообщил, что оперативный отдел выдал Боману разрешение на поездку со мной. Я должен забрать его на следующий день у здания газеты "Родезиа Геральд" и сопроводить к зоне наших операций на родовых территориях племен около Лупане. Когда мы в условленное время подъехали к зданию, Боман был целиком поглощен беседой с молодым африканцем, нагруженным невероятным количеством пленки. Парень кинул взгляд на останавливающийся "Лендровер", в котором сидели люди в камуфляжной форме с автоматами, бросил снаряжение Бомана и пустился наутек.

По пути в Булавайо я объяснил репортеру, что теперь он отвечает за себя сам и у меня нет ни малейшего желания отряжать кого-либо к нему в няньки, а если он собирается участвовать в патрулировании, то ему придется найти себе свободную лошадь.

Тем не менее тем же вечером в гостинице в Булавайо я приказал моему водителю капралу Эду Уонделлу, бывшему морскому пехотинцу из Чикаго, присмотреть за Боманом, так как хотел быть уверен, что у него будет паек и место. Однако если бы корреспондент напился, упал и заснул где-нибудь далеко в сьерре, то выпутываться ему пришлось бы самому.

За те три с половиной часа, которые утром следующего дня мы двигались к Лупане, Боман успел мне сообщить, что был связан с лидером чернокожих националистов Ндабанинги Ситоле, которому предстояло вести переговоры с администраций Йена Смита о создании правительства черного большинства. Мое же внимание привлекло то, что журналист беспрестанно "мучил" в руках "Узи".

Прибыв на командный пункт, я, удостоверившись, что Боман не сможет дорваться ни до карты, ни до узла связи, отправил его к месту дислокации 3-й роты в 60 км от Сипепа. В сопровождение отрядил лейтенанта Грехема Бэйли. Это был крепкий, напористый и грамотный в военном деле парень. Ему было всего 19 лет, но он уже приобрел хороший боевой опыт под Мьядумбудзи, на границе с Ботсваной.

 

 

Прошло две недели Боман появился вновь. На этот раз не один - его сопровождал сержант, пожелавший переговорить со мной наедине. "Сэр, - начал он, - Боман наделал дел" Выяснилось, что 3-я рота захватила солдата противника. Пленника связали, и основная группа продолжила прочесывание местности. Репортер, однако, сказал, что не будет принимать участия в операции и подождет возвращения солдат. Таким образом, он остался с пленником. Как утверждают, Боман жестоко бил его ногами по лицу, а затем, нагрев дно бутылки зажигалкой, поставил ее ему на грудь.

На этом дело не кончилось. Нам предстояло атаковать холм, на котором окопались партизаны. Я решил держать Бомана при себе до тех пор, пока не смогу убедить оперативный отдел отозвать его. На подходе к холму в укрытии деревьев солдаты разгрузили лошадей и грузовики. Я дал приказ вытянуться в колонны и, соблюдая строжайшую звукомаскировку, продвигаться вперед по мягкому песку по обеим сторонам от дороги. Боман на гнедом мерине по кличке Хончо ехал передо мной.

Проводником нам служил пленный подросток - боевик как раз из того отряда, что засел на холме. Он ехал впереди со связанными за спиной руками. Если нам была подготовлена засада, то он стал бы ее "детонатором", дав какое-то время на адекватную реакцию.

Однако у пленника, похоже, были другие планы: он ударил лошадь ногами, перевел ее на галоп и понесся к холму.

- Застрелите этого сучьего сына! Убейте его! - пронзительно завизжал Боман. Если террористы после этого не покинули позиции, значит, они поголовно были глухие.

Один из разведчиков догнал беглеца до того, как он достиг холма. Побег не удался.

В 4.30 мы подошли к холму. Установили орудия. Боман говорил ранее, что мечтает снять "настоящий бой", и я его обрадовал, сказав, что он пойдет со мной, когда я поведу штурмовую группу. В 4.55 мы начали артподготовку. Фугасы вспарывали землю на вершине холма. Но ответного огня не было - террористы уже ушли.

На обратном пути к Лупане я наконец-то отделался от Бомана. На вертолете мы долетели с ним в центр совместных операций, в Уанки. Через некоторое время прибыл самолет, и представитель службы безопасности забрал репортера. Наконец о Бомане можно было забыть.

Однако все оказалось не так просто. Спустя неделю поступила радиограмма от командира бригады: "Завтра с рапортом в штаб бригады". В штабе полковник задал мне ряд вопросов, в том числе об избиении до неузнаваемости связанного пленного чернокожего. Я сказал полковнику, что данным неприятным случаем мы обязаны господину репортеру, а мои солдаты не имеют к этому никакого отношения.

Казалось, мне не придется больше вспоминать Бомана.

Однако по возвращении в Родезию я узнал, что моя репутация сильно подорвана. Для своего альбома "фотографий с войны" Боман уговорил нескольких солдат в Сипепа позировать ему. Так родились следующие снимки: группа террористов, согнувшихся перед сержантом, который угрожает им пистолетом; чернокожий пленный подросток с петлей на шее, а конец веревки в руках у зловещего всадника на заднем плане.

На последнем фото был изображен лейтенант Грехем Бэйли с резиновой дубинкой на переднем плане и, очевидно, его чернокожая жертва позади.

Родезийцы, опасаясь реакции мировой общественности, решили наказать виновных. Я провел массу времени в штабе, прослушав кучу "доброжелательных" бесед. Мне сообщили, что могу остаться на занимаемой должности, однако мой авторитет сильно подорван. Я решил подать рапорт об отставке.

К тому моменту, когда я вернулся в Штаты, фотографии Бомана уже распространялись по каналам агентства Ассошиэйтед Пресс и послужили причиной международного скандала. Я позвонил Робину Муру и узнал, что фотографии Бомана вместе с сопровождавшим их авторским текстом выдвинуты на соискание премии Пулитцера.

Однако и хорошие новости не заставили себя долго ждать: профессиональные фотографы из Иностранного пресс-клуба в Нью-Йорке высказали сомнения в подлинности снимков, а также подняли вопрос о профессиональной этике Бомана.