Союз советских социалистических республик

До 1917 года на Руси звонило более 1 млн. бронзовых колоколов, общий вес которых превышал 250 тысяч тонн.
После Октябрьского переворота 1917 г., церковные колокола стали особенно ненавистны новой власти. Колокольный звон посчитали вредным, и к началу 30-х годов все церковные колокола замолчали. По советскому праву все церковные здания, равно и колокола, перешли в распоряжение Местных советов, которые «исходя из государственной и общественной нужды, использовали их по своему усмотрению». В 1933 г. на секретном заседании ВЦИК был установлен план по заготовке колокольной бронзы. Каждая республика и область получала ежеквартальную разверстку на заготовку колокольной бронзы. В течение нескольких лет, плановым порядком, было уничтожено почти все, что Православная Русь бережно собирала несколько столетий.
Закрытие более 20-ти специализированных заводов по производству колоколов привело к утрате навыков в этом древнем ремесле, а профессиональные знания, по крупицам собиравшиеся многими поколениями русских литейщиков, были забыты. Дольше других работали заводы в городе Валдае - братьев Усачевых и Г.М. Андреева, которые в последние годы отливали пожарные, станционные и рыбацкие колокола. К 1930 году прекратили свое существование и они.
До сих пор никто не может сказать даже приблизительно, сколько колоколов было уничтожено за эти годы. Часть из них погибла вместе с храмами, другие уничтожались намеренно, а некоторые предназначались «для нужд индустриализации». Не избежали этой участи и колокола, отлитые прославленными мастерами для Ивана Великого, Храма Христа Спасителя, Исаакиевского собора, Соловецкого, Валаамского, Симонова, Саввино-Сторожевского монастырей, сотен и тысяч храмов, соборов, монастырей по всей территории бывшей Российской Империи. В 1929 г. сняли 1200-пудовый колокол с Костромского Успенского кафедрального собора. В 1931 г. были отправлены на переплавку многие колокола Спаса-Евфимьева, Ризоположенского, Покровского монастырей Суздаля. В Москве не осталось ни одного колокола.

Трагичной была история гибели знаменитых колоколов Троице-Сергиевой лавры их сдали Рудметаллторгу (19 колоколов общим весом 8165 пудов). В своем дневнике о событиях в Троице-Сергиевой лавре писатель М. Пришвин сделал запись: "Я был свидетелем гибели сбрасывались величественнейшие в мире колокола годуновской эпохи, - это было похоже на зрелище публичной казни".

Большинство церковных колоколов было уничтожено. Небольшая часть колоколов, представлявших художественную ценность, была взята на учет при Наркомпросе, который распоряжался ими самостоятельно «исходя из государственных нужд». Другую часть изъятых колоколов отправили на крупные стройки Волховстроя и Днепростроя для технических нужд (изготовление котлов для столовых!). Своеобразное применение части московских колоколов нашли в 1932 г. столичные власти. Из 100 т церковных колоколов отлили бронзовые горельефы для нового здания библиотеки имени Ленина.
Для ликвидации наиболее ценных колоколов было принято решение о продаже их за границу. «Наиболее целесообразным выходом для ликвидации у нас уникальных колоколов, является вывоз их за границу и продажа их там наравне с другими предметами роскоши, - писал идеолог атеизма Гидулянов.
Так в США, в Гарвардском университете, оказались уникальные колокола Данилова монастыря. Уникальные колокола Сретенского монастыря были проданы в Англию. Огромное количество колоколов ушло в частные коллекции.
Надвратная 30-ти метровая колокольня Храма Симеона Столпника была снесена накануне Отечественной войны, как возможный ориентир для налетов вражеской авиации.

 
Как при Сталине колокола уничтожали
После Октября 1917 года церковные колокола в России стали объектом непрерывных нападок. Против них действовало сразу два фактора идеологический и экономический. Одним из первых советских декретов был запрещен набатный звон, чтобы исключить возможность призыва к выступлениям против большевиков. В колоколах атеистическая власть, нацеленная на промышленно-хозяйственную деятельность, увидела и вожделенный цветной металл.

Уже в 1919 году исполком Костромского горсовета просил Москву разрешить использзование колоколов национализированных монастырей для переливки в котлы для столовых. В середине 1920-х годов костромские власти приступили к реализации своего плана. В 1926 году были сняты колокола в Богоявленском монастыре. При этом причинили значительные разрушения архитектурным деталям колокольни. Чуть позднее лишилась почти всех своих колоколов звонница знаменитого Ипатьевского монастыря. При спуске самых тяжелых из них также пострадала колокольня. Это уже потом специалисты-профессионалы приноровились разбивать большие колокола прямо на колокольне или даже подрывать их на куски небольшими направленными взрывами.
Примерно в это же время псковские власти переплавили на заводе «Красный Выборжец» ряд древнейших колоколов. Среди уничтоженных колокола начала XVI века из Мирожского и Снето-горского монастырей, церкви Климента в Завеличье. Агенты Моспродцветмета, занимавшегося утилизацией колоколов, требовали снятия колоколов и с колоколен Переславль-Залесского, Успенского монастыря-музея в г. Александрове.

Свои щупальца к колоколам протянул и финансовый отдел Моссовета. Именно этот отдел возбудил в середине 1923 года вопрос о передаче в его распоряжение колоколов ликвидированных церквей. Реставраторы, узнав об этом, приняли решение: «Не возражать в принципе против снятия колоколов с сооружений, лишенных историко-художественного значения, признать необходимым согласовать каждый случай в отдельности». Но реставраторы могли защищать только то, что стояло у них на учете. А как известно, в реставрационных мастерских и музейном подотделе МОНО никогда не было списков охраняемых колоколов.

В начале атеистической колокольной войны база свободных колоколов была довольно ограничена, ибо власти могли снимать их только с ликвидированных, то есть закрытых церквей. Но с середины 1920-х годов, желая поживиться церковным имуществом, центральные власти и наркоматы стали экономически стимулировать закрытие церквей. Именно тогда появились на свет зловещие инструкции наркомфиновских подразделений «О порядке ликвидации предметов религиозного культа», «О порядке ликвидации церковного имущества» и др., по которым церковные предметы из драгоценных металлов передавались в Гохран, а историко- --художественные ценности в музеи.
Неосвященные предметы: колокола, паникадила, бронзовые решетки, подсвечники подлежали зачислению в Госфонд и реализации. Мощным стимулом к закрытию храмов было и то, что 40 процентов вырученных от реализации сумм шло в местный бюджет. Секретными инструкциями уже тогда разрешалось уничтожать часть культового имущества. Оно превращалось в существенную статью дохода, что поощряла в свою очередь усиление атеистической политики, закрытие и сломку церквей.

В борьбу с колоколами включились и наркоматы юстиции и внутренних дел, разославшие весной 1926 года всем облисполкомам инструкцию «О порядке пользования колокольнями». Уже не церковь обладала правом колокольного звона, а местные власти получали почти неограниченные права в его регламентации. Инструкция гласила, что звон, нередко не связанный с отправлением культа, «нарушает нормальное отправление общественного правопорядка и особенно стеснительно отражается на жизни городских поселений».
Инструкция запрещала совершение набатных тревог «для созыва населения в целях возбуждения его против Советской власти», не допускалось и пользование колоколами для звона непосредственно не связанного со службами в дни великих христианских праздников на Пасху, Рождество. Производство красного звона с употреблением большого колокола разрешалось лишь при воскресных и праздничных службах. И наконец, инструкция гласила: «При ликвидации молитвенных зданий, имеющиеся при них колокольни разбираются или же при соответствующем переустройстве приспосабливаются под противопожарные наблюдательные пункты, водонапорные башни..». Колокольни с колоколами в значительной мере отчуждались от еще действовавшего храма, а старинные традиции колокольного звона были серьезно подорваны.


Крестный час самих колоколов пришел в 19289 годах. Именно в это время на церковь, ее институты, священнослужителей обрушилась волна репрессий, началась массовая сломка храмов. Дело усугублялось и тем, что наряду с воинствующими атеистами, колокола с колоколен пытались снять и хозяйственники. Страна, объявившая безудержную, не обеспеченную ничем индустриализацию, требовала и огромное количество цветного металла. Так что идеологи-атеисты, руководители промышленности, местные власти были заинтересованы в скорейшей ликвидации храмов, утилизации церковного имущества, в первую очередь колоколов.
Нельзя умолчать и о роли организованных безбожников в нагнетании антирелигиозной истерии и требованиях повсеместного запрещения звона и снятия колоколов. Инициатором этой акции Союза воинствующих безбожников (СВБ) был вдохновитель и руководитель Союза Е. Ярославский. Делая доклад на исполнительном бюро Центрального Совета СВБ «О пятилетнем плане работы безбожников» (1930 год) главный безбожник страны с удовлетворением отмечал: «Несколько лет назад мы очень робко намечали программу борьбы с колокольным звоном.

На заседании антирелигиозной комиссии даже при некотором сопротивлении со стороны руководящих товарищей мы провели постановление о том, что необходимо разработать в законодательном порядке закон, по которому в местах большого скопления рабочих и учреждений надо запретить колокольный звон, но не окончательно, а оставив колокола определенного небольшого веса, звонить в отдельные часы, запретить общий «Красный звон». Далее, по словам Ярославского, события пошли таким образом, что эта программа-минимум была сметена новыми фактами требований целых городов Кострома, Архангельск, Ярославль, Брянск, Самара, Смоленск, где были вынесены постановления о снятии всех колоколов.



Инспирируемые центром, местные власти, трудовые коллективы фабрик, заводов принимали решения о запрещении колокольного звона и сдаче колоколов в фонд индустрализации. Соревнуясь друг с другом, областные, городские, уездные и районные власти, даже сельсоветы наперебой принимали решения о прекращении колокольного звона и снятии колоколов. Привычный православным жителям Москвы, Рязани, Владимира, сотням других городов России колокольный звон смолк на рубеже двух десятилетий. Во ВЦИКе даже рассматривались предложения о прекращении колокольного звона на всей территории Советской России.
За 19289 годы только во владимирской губернии было закрыто 30 церквей, в том числе во Владимире 9 храмов. К середине 1929 года с большинства их колокола уже сняли и сдали Рудметаллторгу на переливку. «За последние две-три недели, с восторгом писал некий А. Сорокин в статье «Владимирские безбожники наступают», сняли с колоколен несколько десятков колоколов. С грохотом летел 500-пудовый колокол и врезался конусом в землю Быстро сооруженный копер поднимал грузную 20-пудовую «бабу», которая неумолимо откусывала 30- и 40-пудовые куски».
Аналогичные картины можно было наблюдать и в других городах России. Председатель Ярославского горсовета Вахрева в начале 1930 года писала Всесоюзному старосте: «По инициативе трудящихся масс г. Ярославля перед горсоветом был поставлен вопрос о снятии церковных колоколов и использовании их для промышленности. Пленум Ярославского горсовета на основе многочисленных постановлений и настойчивых требований рабочих масс 12 ноября 1929 года вынес решение о снятии церковных колоколов в городе и передаче их для нужд промышленности..». Через полтора месяца после этого Пленум горсовета вторично поднял вопрос с «категоричным требованием проведения в жизнь снятия колоколов».

Областные и республиканские газеты конца 1920 начала 1930-х годов были заполнены резолюциями и решениями о переливке колоколов на трактора и прочие цели индустриализации. Публиковались и подсчеты, в которых обосновывалась необходимость переплавки всех колоколов, подсчитывалась реальная польза от колокольной бронзы. «Наша грандиозно растущая промышленность, писал в 1930 году В. Шишаков, задыхается от недостатка меди». При годовой потребности в меди в 60 тысяч тонн, утверждал автор, добыча ее составляет лишь 27 тысяч тонн.
Видно, Шишаков был силен в математике и подсчитал, что на колокольнях России находится около 250 тысяч тонн колокольной бронзы (из расчета от 5 до 6 тонн в среднем на каждый храм, которых в стране 45 тысяч). Ничтожный, по словам автора, город Кашин потенциально мог дать большое количество колоколов со своих 36 церквей, а лишь два самых больших колокола Троице-Сергиевой Лавры обогатили бы промышленность СССР сразу почти на 100 тонн! Правда, Шишаков жаловался на то, что «стихийное массовое движение за прекращение колокольного звона, охватившее СССР, не везде встретило достойную поддержку со стороны местных органов».

Но немало было и примеров, на которые должна была «равняться» Советская Россия. Впереди шел Сталинградский округ, который сдал на переливку в конце 1929 года 90 тонн колоколов (с 15 городских церквей). По-боевому действовал и Архангельский горсовет, запретивший особым постановлением колокольный звон и возбудивший ходатайство о снятии колоколов (через пару лет тот же горсовет примет по примеру москвичей решение о сломке кафедрального собора и строительстве на его месте Дома Советов). Более оперативно решали эту проблему самарские власти, которые уже к середине января 1930 года сняли колокола со всех храмов города, чтобы вырученные от реализации деньги (300 тыс.) направить на постройку Дворца культуры.


В 1929 году издательство «Атеист» выпустило тиражом в 10 тысяч экземпляров книгу «Церковные колокола на службе магии царизма». Хотя автор ее, бывший профессор богословия В. П. Гидулянов, собрал довольно большой фактический материал по истории колоколов, книга носила сугубо атеистический характер. Редакция предупреждала в начале книги: «С каждым годом насильнический звон этот становится все тише и тише. Наступило время, когда церковные колокола должны окончательно замолчать по всей земле СССР безоговорочно уступив место трудовым фабрикам и заводским гудкам. Сегодняшним делом, указывал неведомый автор предисловия, именно делом активных безбожников, по нашему убеждению, должно быть дело передачи огромнейшего количества ценного металла колоколов (все еще работающих у нас на пользу эксплуататорских классов) кузнецам декретированного пятилетнего плана, поднятия нашей, советской промышленности»
.
Гидулянов предложил и свои методы подсчета веса всех колоколов по губерниям. Он оказался в отличие от Шишакова, требовавшего немедленной переливки колоколов, более предприимчивым. «Валюта нам еще дороже», писал Гидулянов, указывая на то, что в Англии и в других странах имеются любители звона, готовые хорошо заплатить за колокола. «Наиболее целесообразным выходом для ликвидации у нас уникальных колоколов является вывоз их за границу и продажа их там наравне с другими предметами роскоши, искусства и т. д».
Ну, а не уникальные колокола, по Гидулянову, можно было и пустить на переплавку, развивая для этого электролитическую промышленность, способствующую получению химически чистой красной меди.
Запрещение колокольного звона и настоящее преследование колоколов стало признаком хорошего тона. Недавно любимые на Руси колокола с их прекрасной формой и звучанием превратились в объекты ненависти и нападок. «Колокола причиняют, жаловался В. Шишаков, огромные помехи нормальному течению занятий в учреждениях, учебных заведениях, больницах и т. п Колокольный звон временами буквально раздирает уши». Колокольный благовест стал внезапно мешать больницам, заводам и фабрикам, школам, руководство, а иногда и коллективы которых начали жаловаться в адмотдел Моссовета. Каждая такая жалоба нередко приводила к закрытию храма и снятию колоколов.
Музейный отдел Наркомпроса в этих невыносимых условиях постоянно шел на уступки. Если по циркуляру 1927 года допускалась переплавка колоколов XIX-XX веков, то с разрешения Главнауки в 1930 году охранялись лишь отдельные выдающиеся колокола.


Россия катастрофически быстро теряла свое колокольное богатство. Особенно ощутимы были изъятия колоколов из исторических монастырей и храмов старинных городов. В 1929 году сняли громадный 1200-пудовый колокол с Костромского кафедрального собора и перелили его на Тульском литейном заводе. Летом 1931 года госфондовой комиссии Ивановской промышленной области были переданы многие колокола Спасо-Евфимьева, Ризоположенского, Покровского монастырей древнего Суздаля. На колокольнях этих обителей и приходских храмов оставили лишь небольшие колокола XVI- XVII веков.

Уничтожение колоколов в Москве нередко совпадало с разрушением колоколен. В 1920-е годы были сняты и перелиты колокола с ломавшихся по указанию Моссовета колоколен Заиконоспасского, Покровского, Никитского монастырей.
Одним из тех, кто пытался препятствовать сломке московских колоколен и уничтожению колоколов был известный композитор и специалист по колокольному звону К. К. Сараджев. Этот крупнейший знаток всех колоколен и колоколов Москвы и Подмосковья предложил властям сохранять колокольни и устраивать на них колокольные концерты. «Колокола, писал в Антиквариат К. Сараджев, представляя из себя величайшую художественно-музыкально-научную ценность, они никак, ни под каким видом не должны быть подвержены уничтожению». Письма в защиту колоколов К. Сараджев направлял в Москоммунхоз; в административный отдел Моссовета.
В числе лучших по звучанию московских колоколов композитор отмечал колокола Сретенского монастыря, на которых нередко и сам играл. Это, видно, раздражало многих ответственных работников наркоматов. Один из них, Н. С. Попов, известный борец с московской стариной, писал в 1927 году председателю Моссовета К. Я. Уханову: «Во дворе как раз в этом месте, где стоит эта чертова часовня, где гуляют только кошки и мыши, стоит еще колокольня, где сумасшедший какой-то профессор выигрывает на колоколах разные божеские гимны..». Призыв Попова с его по-коммунистически прямыми характеристиками был понят, и в 1928 году Москоммунхоз снес колокольню и старые постройки Сретенского монастыря. Замечательные по звуку колокола сохранились, правда, музейным отделом Наркомпроса.
Одна за другой исчезали высокие колокольни первопрестольной, придававшие неповторимый облик древней столице. После недолгой борьбы Моссовет убедил Наркомпрос отдать на слом одну из самых высоких и стройных колоколен Симонова и Андроникова монастырей. Почти равная по высоте Ивану Великому величественная колокольня Симонова монастыря с 1835 года была отлично видна всем подъезжающим к столице по Курской и Рязанской железным дорогам. В мае 1929 года Главнаука согласилась на слом этой колокольни как «не имеющей историко-археологического значения».



А уже через неделю колокола с этой колокольни были забронированы за Особой частью Госфондов. Сдаче по особому акту подлежали 11 колоколов (в том числе и самые большие весом в 1000, 750,300 пудов и т. д.). Причем, самые большие колокола относились к XVII веку и имели историческое значение. Тогда же была определена цена по 15 рублей за пуд (всего на сумму более 32 тысяч рублей). В июле 1929 года с разбираемой колокольни колокола передавались Рудметаллторгу, который должен был перечислить на счет музейного подотдела МОНО 60 процентов их стоимости.
Искус разрушения колоколен Москвы был понятен: отделы Моссовета получали огромное количество кирпича и строительного материала. Но главное, конечно, заключалось в колокольной бронзе. Ведь только два самых больших колокола, снятых с пятиярусной колокольни Андроникова монастыря, дали более 1200 пудов цветного металла. Поистине драматическими можно назвать события, происходившие в крупнейших подмосковных монастырях. Казалось, устройство в них в первые годы советской власти историко-художественных музеев должно было гарантировать неприкосновенность их замечательных по звону огромных колоколов. Но случилось как раз наоборот.
Музейное дело в 1920- 1930-х годах в значительной степени было лишено бюджетного финансирования и подпитывалось спецсредствами. Немалая часть этих средств складывалась за счет распродажи так называемого «немузейного имущества», попросту говоря имущества монастырей, состоящего из предметов XIX-XX, а иногда и XVIII веков. Таковы были циничные требования финансовых органов, отражавшие позиции государства в отношении национального достояния. Приоткроем же эту, неизвестную общественности, страницу деятельности финансовых органов и музеев того времени, которым реализация церковных колоколов давала весьма ощутимые средства.
Еще в 1926 году Волоколамский уездный финотдел «положил глаз» на 16 колоколов Иосифо-Волоколамского монастыря, среди которых были и 500-, 250-пудовые, отлитые в 1712 году. В июле 1929 года в числе утилизованного имущества были сданы на переплавку первые три колокола весом 133 пуда. Далее дело пошло скоро и к 1931 году все монастырские колокола перешли в распоряжение Рудметаллторга.


В январе 1930 года по распоряжению окружных финансовых органов и МОНО руководство Саввино-Звенигородского художественно-исторического музея приступило к организации съемки колоколов с высокой старинной монастырской колокольни. Снятие было начато 15 января рабочими Рудметаллторга. Большие колокола во избежание порчи колокольни были разбиты на месте и сброшены. На земле оказались обломки колоколов XIX века весом до 800 пудов. Несмотря на просьбу музея сохранить для экспозиции кесарийский колокол 1781 года, Рудметаллторг забрал и его. На колокольне был, правда, оставлен славящийся своим звоном большой колокол 1667 года и небольшой часовой 1636 года. К сожалению, в начале Великой Отечественной войны при неясных обстоятельствах был разбит и уничтожен этот большой колокол весом более 2 тыс. пудов. В 1931 году Рудметаллторг забрал и 750-килограммовый. колокол из бывшего Саввинского скита.
Еще более трагической была история гибели знаменитых колоколов Троице-Сергиевой Лавры. Колокола на величественной 87-метровой лаврской колокольне поражали своей величиной и искусством колокольного литья. Самый большой Царь-колокол, отлитый по указанию Елизаветы в 1748 году был самым большим колоколом России (после двух кремлевских). Огромные размеры и вес имел также Воскресный или Карнаухий колокол (1270 пудов), отлитый знаменитым Ф. Маториным в 1683 году и названный так за то, что не имел медных отливных ушей.



Полиелейный (Годуновский) колокол весом 1850 пудов был отлит при царе Борисе Годунове в 1650 году. Самым же старым колоколом лаврской звонницы были колокол Славословной (Лебедок) весом 625 пудов 1594 года и небольшой 20-пудовый Никоновский, отлитый еще в 1420 году при игуменстве Никона. Художественно-историческое значение имели небольшие колокола 1598, 1649, 1662 года, большие Панихидный (1796 г.), Вседневный (Переспор) 1780 г. и другие. По распоряжению Главнауки в середине ноября 1929 года музейные работники Сергиевского музея с рабочими Рудметаллторга стали готовить к съемке Царь-колокол и 6 других крупных колоколов за исключением некоторых наиболее древних.
Музейщики, правда, никак не соглашались на уничтожение Воскресенского Карнаухого) колокола, отлитого в XVII веке. Завидную настойчивость проявили руководители Московского окружного финотдела (Барышев, Свет), потребовавшие от Главнауки снятия и Карнаухого, обосновывая это и тем, что «помимо этого колокола в Лавре есть еще 3 колокола конца XVII века». Уже в конце ноября 1929 года заведующий музейным подотделом МОНО Клабуновский дал разрешение Рудметаллторгу на снятие Карнаухого.
За гибелью гордости России колоколов первой на Руси обители Троице-Сергиевой Лавры следили многие. Иллюстрированные печатные официозы типа «Безбожника», «Безбожника у станка», «Огонька» и другие печатали фотографии низверженныхчетырехтысячпудового Царь-колокола, а также Карнаухого, Годуновского и улыбающихся победителей на них. Приведем дневниковые записи писателя М. Пришвина, бывшего свидетелем этой трагедии:
«11-го (января 1930 г.) сбросали Карнаухого. Как по-разному умирали колокола. Большой Царь, как Большой доверился людям в том, что они ему ничего худого не сделают, дался, опустился на рельсы и с огромной быстротой покатился. Потом он зарылся головой глубоко в землю. Толпы детей приходили к нему и все эти дни звонили в края его, а внутри устроили себе настоящую детскую комнату. Карнаухий как будто чувствовал недоброе и с самого начала не давался, то качнется, то разломает домкрат, то дерево под ним трескается, то канат оборвется. И на рельсы щел неохотно, его потащили тросами Когда он упал, то и разбился вдребезги. Ужасно лязгнуло, вдруг все исчезло: по-прежнему лежал на своем месте Царь-колокол и в разные стороны от него по белому снегу бежали быстро осколки Карнаухого».


Еще более поразила М. Пришвина смерть Годуновского колокола, сброшенного с колокольни в конце января 1930 г. Пришвин увидел в этом акте смерть не гигантского куска металла, а одушевленной личности. В конце 1930 г. писатель сделал запись в дневнике: «Приближается годовщина уничтожения Сергиевских колоколов. Это было очень похоже на зрелище публичной казни». А еще ранее он писал в редакцию журнала «Октябрь»: «Месяц тому назад я был свидетелем гибели редчайшего, даже единственного в мире музыкального инструмента расстреллевской колокольни: сбрасывались величайшие в мире колокола Годуновской эпохи. Целесообразности не было никакой в смысле материальном: 8 тыс. пудов бронзы можно было набрать из обыкновенных колоколов. С точки зрения антирелигиозности поступок не может быть оправдан, потому что колокола на заре человеческой культуры служили не церкви, а общественности..».
Но «мрачный фанатизм», который, по словам самого М. Пришвина, живет в сердцах многих представителей власти, уже невозможно было остановить. В архивах МОНО сохранился рукописный список 1930- 1931 годов, подводящий итоги этапа антиколокольной компании. Согласно этому списку Рудметаллторгу в итоге были сданы из Троице-Сергиевой Лавры 19 колоколов весом 8165 пудов, причем находящемуся в монастыре Сергиевскому музею были оставлены лишь небольшие колокола 1420, 1598 и 1649 годов и др. Этот документ гласил, что из Симонова, Серпуховского Владычного, Страстного, Волоколамского монастырей были сняты все колокола.


В прославленном Воскресенском Новоиерусалимском монастыре были ликвидированы все колокола, за исключением одного XVII века. Лишь московские Донской и Новодевичий монастыри только готовились к сдаче колокольной дани прожорливому Молоху социалистической индустрии. Кстати, колокола были только частью утилизованного монастырского имущества среди общего потока в виде паникадил и подсвечников, церковных серебряных сосудов, позолоченных куполов, иконостасов и киотов, многочисленных церковных облачений, покровов и проч.
В отличие от музеев-монастырей, опустошенных в 19290 году процесс ликвидации колоколов приходских храмов в Москве и других регионах России растянулся на ряд лет. Но повсюду период конца первой начала второй пятилеток стал роковым для большинства колоколов России.


Москва, пожалуй, понесла наиболее страшные потери, т. к. именно на московских колокольнях находилось множество больших старинных овеянных легендами колоколов. Только за 19280 годы было ликвидировано около 80 храмов, колокола которых были вскоре перелиты. А в начале 1930-х годов в столице ежегодно закрывалось 3520храмов. А ведь с каждого ликвидированного храма хозяйственники вывозили по нескольку тонн колоколов и цветного металла в виде подсвечников, паникадил, хоругвей, купелей, бронзовых решеток и проч. Некоторые известные московские храмы сразу давали огромное количество колокольной бронзы. Так, с закрытой в 1929 году церкви Вознесения на Большой Серпуховской было снято 14 колоколов весом более 17 тонн, из известного большого замоскворецкого храма Св. Екатерины агенты Рудметаллторга вывезли колоколов общим весом более 21 тонны, закрытая в 1930 году церковь Алексия Митрополита на Коммунистической улице «дала» более 10 тонн колокольной бронзы, и т. д.
Специалисты из реставрационных мастерских пытались отстоять от уничтожения хотя бы самые замечательные колокола. В 1931 году при утилизации колоколов церкви Троицы в Никитниках реставраторам удалось уговорить оставить три небольших колокола (из 9) XVII века. Но когда летом 1931 года встал вопрос о судьбах 11 колоколов с орнаментом середины XVIII века, находившихся на колокольне Златоустовского монастыря в Москве, реставраторы довольно спокойно дали «добро» на их утилизацию.


Однако далеко не все колокола шли на переплавку. Наркомфин, вероятно, прислушался к рекомендациям проф. Гидулянова о выгодах продажи уникальных колоколов за границу. «За последнее время, указывали руководители МОНО в 1931 году, появляются требования на колокола со стороны антиквариата Госторга. Требование это необходимо поддержать».
Именно поэтому был в 19301 годах спасен от переливки уникальный по своей музыкальности набор колоколов (около 400 пудов) Сретенского монастыря. Тогда же сами музейщики рекомендовали передать этот набор одному из оперных театров или антиквариату. Видимо, тогда Сретенские колокола, на которых любил играть К. Сараджев, и были проданы в Англию, и их прекрасный звон можно и сегодня услышать в Оксфорде. Кстати, благодаря активности ряда театров в деле приобретения колоколов, несколько этих замечательных памятников оказались в безопасности.
Недавно именно Академический Художественный театр вернул колокол, изъятый в начале 1930-х годов с высокой колокольни старообрядческого Рогожского кладбища. На самый же большой 16-тонный колокол этой звонницы в 1933 году претендовал Большой театр. Однако, когда театралы замешкались, их обошел электромашиностроительный завод «Динамо», директор которого настойчиво просил культовую комиссию Президиума ВЦИК отдать им этот колокол. «Управляемый мною завод, писал в прошении директор завода, стоит перед полной угрозой срыва февральской программы из-за отсутствия цветных металлов для производства бронзовых отливок по целому ряду срочных и особо важных заказов (вкладыши бронзовые к электровозным моторам Сурамского перевала, вкладыши моторов для заводов черной металлургии, бронзовых венцов для червяков электролебедок для оборудования судов и т. д.)» Что значили церковные колокола в годы свершения великих утопий по сравнению с вкладышами, бронзовыми венцами и червяками электролебедок! Видимо, и этот 16-тонный колокол разделил незавидную судьбу тысяч московских колоколов.
Но кое-что удалось захватить и Большому театру. В августе 1932 года культкомиссия Президиума ВЦИК постановила передать «во временное и безвозмездное пользование» 21 колокол общим весом 421 пуд с храмов, расположенных на Немецком рынке, у Курского вокзала и на Лубянскойплошади».
Весьма своеобразное применение части московских колоколов нашли в 1932 году, когда Наркомпрос РСФСР обратился во ВЦИК с просьбой предоставить ему возможность использования 100 тонн церковных колоколов 8 церквей для отливки бронзовых горельефов при отделке нового здания библиотеки имени В. И. Ленина. Как известно, эта новостройка специальным постановлением МК ВКП (б) и Моссовета была признана ударной и должна была завершиться к 16-й годовщине Октября, а парадный его корпус по Моховой улице к 1 мая 1933 г. В 20-х числах августа 1932 года Комиссия по делам культов (Смидович, Орлеанский) обратилась в Секретариат Президиума ВЦИКа с поддержкой просьбы Наркомпроса.


В архиве комиссии по делам культов сохранилась копия секретной повестки дня заседания секретариата ВЦИК от 5 сентября 1932 года, в которой записано: «2. Ходатайство Наркомпроса РСФСР о представлении ему возможности использовать для осуществления бронзовых горельефов при отделке и облицовке здания публичной библиотеки СССР колокола со зданий церквей г. Москвы: Иакова по Яковлевской, Николая в Курицкой, Николая в Кленниках, Воскресения и Успения на Остоженке и Николая на Студенцах». Неизвестно, рассматривалась ли на заседании эта повестка дня, но горельефы вскоре появились в большом количестве и кто знает, вполне возможно, что немые изображения великих деятелей мировой культуры отлиты из звонких московских колоколов.
Колокола стали любимым «лакомством» для местных властей, наркоматов и ведомств. В начале 1930-х годов уже практически был утрачен контроль над этим процессом, что вызвало беспокойство даже в комиссии по делам культов, которая за подписью ее председателя, заместителя председателя Президиума ВЦИК П. Смидовича отправила в мае 1933 г. на места циркуляр «По вопросу регулирования колокольного звона и снятии колоколов..». В циркуляре признавались большие ошибки, допущенные в этой области. Комиссию волновало то, что местные органы допускают изъятие колоколов беспланово до решения вышестоящих органов. «Этот ценнейший вид металла, вместо зачисления в госфонд и передачи металлому нередко использовался местными органами по своему усмотрению». Циркуляром предусматривалось в трехмесячный срок учесть все колокола по всей территории РСФСР.
Этому предшествовало секретное заседание 26 мая 1933 года комиссии по культам при Президиуме ВЦИК, на котором присутствовали идеологи атеистической политики: Смидович, Красиков, Олещук (Союз воинствующих безбожников) и др., а также представители Наркомфина, треста Металлома. Главным вопросом повестки дня было определение порядка заготовок колокольной бронзы. Решение было весьма красноречивым: «Разрешить комиссиям культов при ЦИКах АССР, край- и облисполкомах передавать через особые части по госфондамМеталлому согласно его плану исполнения постановления СТО от 14 мая сего года о заготовке колокольной бронзы в количестве 6300 тонн в 1933 году и в частности о заготовке во II квартале 2300 тонн (из общего количества) колоколов молитвенных зданий в местностях, где воспрещен колокольный звон». Отныне вопросы запрещения звона решались рай- и горисполкомами с последующим утверждением культкомиссией.


Это решение и составленный на его основе циркуляр фактически выносили смертный приговор церковным колоколам. Каждая республика и область, в зависимости от учтенной колокольной бронзы получала ежегодную и ежеквартальную разверстку на заготовку колокольной бронзы. Как это реально воплощалось в жизнь, можно проследить на примере Москвы. Уже в середине 1933 года президиум Моссовета и горисполкома, заслушав майское решение культкомиссии постановил: «Разрешить передать Металлому через особую часть по госфондамМосгорфинотдела, согласно постановления СТО от 14 мая 1933 г. 252 тонны колокольной бронзы с церквей по г. Москве, где прекращен колокольный звон, согласно прилагаемого списка».
В списке значилось 20 московских храмов, обреченных на расставание со своими колоколами. Так, с храма Василия Кесарийского на Тверской должны были снять 45 тонн колоколов, Адриана и Натальи на Мещанской 16 тонн, Никиты на Карла Маркса 15, Воскресения на Малой Бронной 25, Воскресения на Ваганьковском кладбище 15 тонн и т. д. Ответственность за выполнение постановленияя возлагалась на Уполномоченного Наркомата при Моссовете Легенченко.

В течение нескольких лет плановым порядком было уничтожено почти все, что Православная Русь трепетно отливала несколько веков. В самом начале 1930-х годов в литейные печи было отправлено более 100 колоколов с колоколен древнего Новгорода, такая же судьба постигла и почти половину колоколов Московского Кремля. В Подмосковье и повсюду в других областях были посланы особые бригады по съемке колоколов, имевшие карты «зачистки» прикрепленных к ним районов. Руководил всем этим действом Государственный трест по заготовке и переработке и снабжению металлоломом («Металлом»), главная контора которого располагалась в Москве на улице Огарева.
Но далеко не везде снятие и разбивка колоколов происходили спокойно и безболезненно, о чем свидетельствуют сотни жалоб, поступавших во ВЦИК от верующих всей России. Нередко снятие колоколов было похожим на описанное верующими с. Воскресенского в октябре 1933 года, когда председатель местного сельсовета заявив, что не считает нужным предъявлять решение о съемке колоколов, влез на колокольню с приглашенным мастером, «перебил все колокола на части и сложил в кучу, перебитые части не взяты и до сих пор».
Иногда подобные святотатства заканчивались трагедиями. Так, по донесению и. о. зам. прокурора. РСФСР Куприянова 29 июня 1937 года по предписанию Гусевского райисполкома Ивановской области бригада рабочих областного «Цветметаллолома» приступила к снятию колоколов с церкви села Губузово. По словам прокурора, у церкви собралась толпа в 300 человек, которая отобрала у рабочих инструменты, нанесла побои и оскорбления председателю сельсовета Кургузову, звонила в набат, разослала посыльных в другие села. Власти арестовали 6 человек, из которых пятеро были женщины. Но больше всего возмущало прокурора то, что на следующий день в этой деревенской церкви произошло чудо самопроизвольно зажглись несколько лампад.
Ивановская область, как и другие регионы центра России, была к тому времени основательно «вычищена». Так, по донесению в Москву секретаря Ивановского облисполкома, остаток колокольной бронзы определялся по области в 1 тысячу тонн.
После тех страшных событий прошло восемь десятилетий, но трагедия смолкнувшего голоса Православной Руси еще долгие годы будет сказываться на возрождаемой церковной жизни. Можно восстановить разрушенные здания храмов по фотографиям, изготовить паникадила, лампады и купели, наконец, можно, наверное, отлить и колокола внешне напоминающие старые. Но ведь главное в колоколе его звон, а до нашего времени почти не сохранились ни записи звонов (их тогда не делали), ни многие тонкие секреты мастеров, придававших при отливке колоколам неповторимое звучание, рождавшее у верующих благоговейное и трепетное отношение к храму и службе.

В старину при эпидемиях и страшных морах, неурожаях и прочих бедствиях предписывалось непрерывно звонить в церковные колокола. Долгое время это считалось обычными предрассудками. Недавно же в печати были опубликованы результаты научных исследований, согласно которым тембр и частота колокольного звона влияет на весь живой окружающий нас мир. Издавна было замечено, что его боятся низшие животные: мыши, крысы, ряд насекомых. Не вынося этого звука, многие переносчики болезней убегают подальше от колокольни и населенного пункта. Очистительный звук благовеста и трезвона оказывает благое воздействие и на людей. Не случайно его так любили наши предки.
Парадоксы чудит наша история - 80 лет назад Сталин уничтожал Церковь, а сейчас находятся среди нас те, которые преклоняются и молятся ему как Богу.
 
Разве это не кощунство?
 
 
били колокола0из дневников М. М. Пришвина
Название «Когда били колокола написано рукой Пришвина на коробке с сотнями сохранившихся негативов. В это время Пришвин жил в Сергиевом Посаде (переименованном в дни уничтожения колоколов в город Загорск). Каждый день писатель фиксировал в дневнике всё, что происходило в те дни в Лавре. Предлагаемые выдержки взяты в основном из дневника 1930 года, который в настоящее время готовится к печати в полном объёме.
1926
23 ноября. Учитель, посетивший Троицкую лавру с экскурсией, сказал при виде «Троицы» Рублева ученикам: «Все говорят, что на этой иконе удивительно сохранились краски, но краски на папиросных коробочках по маслу гораздо ярче».
Толпа каких-то уродливых людей окружила мощи преп. Сергия, молча разглядывая кости под стеклом, наконец один сказал:
Нетленные!
И все загоготали.
С каким бы наслаждением в это время я провёл тоненькую черную машинную ниточку и потихонечку дернул, чтобы череп хоть чуть-чуть шевельнулся. Вот бы посмотреть, как мчатся в безумии обезьяны. Я бы не стал их обманывать, чтобы собирать с них медные копейки, как делал монах, и увозить на каждую службу из церкви на украшение обители. Я бы только их попугал, чтобы они, подходя к недоступному им и непостижимому, имели страх

1929
22 ноября . В Лавре снимают колокола, и тот в 4000 пудов, единственный в мире, тоже пойдет в переливку. Чистое злодейство, и заступиться нельзя никому и как-то неприлично: слишком много жизней губят ежедневно, чтобы можно было отстаивать колокол
12 декабря. Сейчас резко обозначаются два понимания жизни. Одним всё в индустриализации страны, в пятилетке и тракторных колоннах, они глубоко уверены, что если удастся организовать крестьян в коллективы, добыть хлеб, а потом всё остальное, необходимое для жизни, то вот и всё. И так они этим живут, иногда же, когда вообразят себе, что нигде в свете не было такого великого коллектива, приходят прямо в восторг.
Другие всему этому хлебно-тракторному коллективу не придают никакого значения, не дают себе труда даже вдуматься в суть дела. Их в содрогание приводит вид разбитой паперти у Троицы, сброшенного на землю колокола, кинотеатр в церкви и место отдыха, обязательное для всех граждан безбожие и, вообще, это высшее достижение, индустриальное извлечение хлеба из земли Пусть бы! думают они, по существу в ( неразборчиво), но раз оно противопоставляется вызывающе любви (хлеб вместо любви), тем становится и враждебным: что-то вроде искушения Сатаны
25 декабря. Пусть отменят Рождество, сколько хотят, моё Рождество вечное, потому что не я мишурой убираю дерево, а мороз старается. На восходе березовые опушки, словно мороз щекой к солнцу стал, и они стали ему разукрашивать: никакими словами не передать, как разукрасились березовые опушки, сколько блесток след триумфатора.

1930
4 января. Показывал Павловне [1] упавший вчера колокол, при близком разглядывании сегодня заметил, что и у Екатерины Великой, и у Петра Первого маленькие носы на барельефных изображениях тяпнуты молотком: это, наверно, издевались рабочие, когда еще колокол висел. Самое же тяжкое из этого раздумья является о наших богатствах в искусстве: раз «быть или не быть» индустрии, то почему не спустить и Рембрандта на подшипники. И спустят, как пить дать, все спустят непременно. Павловна сказала: «Народ навозный, всю красоту продадут».
5 января. (Запись на полях): Погонят в коллектив.
1) Как у нас церковь закрыли.
2) Пойдем, мы тоже, когда умрем, поглядят и пойдут.
3) Когда его сбросили? Ночью, в 12 часов.
4) Как поднимали! Сбросить техника, всякие специалисты, а ведь как, дураки, подымали.
Поп: Пустой! языка нет. Ну, так чего же Чего? Да вы говорили, что просто упал и ничего не было: откуда же возьмется, если языка нет: лишенец
6 января. Сочельник. Верующим к Рождеству вышел сюрприз. Созвали их. Набралось множество мальчишек. Вышел дефективный человек и сказал речь против Христа. Уличные мальчишки радовались, смеялись, верующие молчали: им было страшно сказать за Христа, потому что вся жизнь их зависит от кооператива, перестанут хлеб выдавать и крышка! После речи своей дефективное лицо предложило закрыть церковь. Верующие и (кое)-какие старинные: Тарасиха и другие молчали. И так вышло, что верующие люди оставили себя сами без Рождества и церковь закрыли. Сердца больные, животы голодные и постоянная мысль в голове: рано или поздно погонят в коллектив.
8 января. Вчера сброшены языки с Годунова и Карнаухого [2]. Карнаухий на домкратах. В пятницу он будет брошен на Царя с целью разбить его. Говорят, старый звонарь пришел сюда, приложился к колоколу, простился с ним: «Прощай, мой друг!» и ушел, как пьяный.
Был какой-то еще старик, как увидел, ни на кого не посмотрел, сказал: «Сукины дети!» Везде шныряет уполномоченный ГПУ. Его бесстрастие. И, вообще, намечается тип такого чисто государственного человека: ему до тебя, как человека, нет никакого дела. Холодное, неумолимое существо.
Разговор об отливке колоколов, о способах поднятия, о времени отливки и устройства колокольни, и все врут, хотя тут же над головой стоит дата начала закладки здания при Анне Иоановне в 1741 году и окончания при Екатерине в 1769-м. «Все врут, никто ничего не помнит теперь верно», закончила одна женщина.
9 января. На колокольне идет работа по снятию Карнаухого, очень плохо он поддается, качается, рвет канаты, два домкрата смял, работа опасная, и снимать было чуть-чуть рискованно. Большим колоколом, тросами, лебедками завладели дети. Внутри колокола полно ребят, с утра до ночи колокол звенит Время от времени в пролете, откуда упал колокол, появляется т. Литвинов и русской руганью, но как-то по-латышски бесстыдно и жестоко ругается на ребят. Остряки говорят: бьет в большие колокола и с перезвоном.


15 января. 11-го сбросили Карнаухого. Как по-разному умирали колокола. Большой, Царь, как большой доверился людям в том, что они ему ничего худого не сделают, дался опуститься на рельсы и с огромной скоростью покатился. Потом он зарылся головой глубоко в землю. Толпы детей приходили к нему, и все эти дни звонили в края его, а внутри устроили себе настоящую детскую комнату.
Карнаухий как будто чувствовал недоброе и с самого начала не давался, то качнется, то разломает домкрат, то дерево под ним трескается, то канат оборвется. И на рельсы шел неохотно, его потащили тросами
При своей громадной форме, подходящей большому Царю, он был очень тонкий: его 1200 пудов были отлиты почти по форме Царя в 4000. Зато вот когда он упал, то разбился вдребезги. Ужасно лязгнуло и вдруг все исчезло: по-прежнему лежал на своем месте Царь-колокол, и в разные стороны от него по белому снегу бежали быстро осколки Карнаухого. Мне, бывшему сзади Царя, не было видно, что спереди и от него отлетел огромный кусок.
Сторож подошел ко мне и спросил, почему я в окне, а не с молодежью на дворе.
Потому, ответил я, что там опасно: они молодые, им не страшно и не жалко своей жизни.
Верно, ответил сторож, молодежи много, а нам, старикам, жизнь свою надо продлить
Зачем, удивился я нелепому обороту мысли.
Посмотреть, сказал он, чем у них все кончится, они ведь не знали, что было, им и неинтересно, а нам сравнить хочется, нам надо продлить.
Вдруг совершенно стихли дурацкие крики операторов, и слышалось только визжание лебедок при потягивании тросов. Потом глубина пролета вся заполнилась и от неба на той стороне осталось только, чтобы дать очертание форм огромного колокола. Пошел, пошел! И он медленно двинулся по рельсам.

16 января. Осматривали музей. Две женщины делали вид, что рассматривают мощи преп. Сергия, как вдруг одна перекрестилась и только бы вот губам ее коснуться стекла, вдруг стерегущий мощи коммунист резко крикнул: «Нельзя!».
Рассказывали, будто одна женщина из Москвы не посмотрела на запрещение, прикладывалась и молилась на коленях. У нее взяли документы и в Москве лишили комнаты.
Сколько лучших сил было истрачено за 12 лет борьбы по охране исторических памятников, и вдруг одолел враг, и все полетело: по всей стране теперь идет уничтожение культурных ценностей и живых организованных личностей.
Всегда ли революцию сопровождает погром («грабь награбленное»)?
Сильнейшая центральная власть и несомненная мощь Красной Армии вот все «ergosum» [3] коллектива Советской России. Человеку, поглощенному этим, конечно, могут показаться смешными наши слезы о гибели памятников культуры. Мало ли памятников на свете! Хватит! И правда, завтра миллионы людей, быть может, останутся без куска хлеба, стоит ли серьезно горевать о гибели памятников?

Вот жуть с колхозами!
17 января. Не то замечательно, что явился негодяй, ими хоть пруд пруди! а что довольно было ему явиться и назвать Дом ученых контрреволюционным учреждением, чтобы вся Москва начала говорить о закрытии Дома ученых. По всей вероятности, такое же происхождение имеют и нынешние зверства в отношении памятников искусства.
19 января. Весь день отделывал снимки колокола. «Разрушите храм сей» [4]. На какие-нибудь 30 верст, а мой колокол будет звонить по всей земле, на всех языках. Но Вот это «но» и завлекает в тему: какое должно быть мое слово, что бы звучало как бронза!
Все это время лебедкой поднимали высоко язык большого колокола и бросали его на кусок Карнаухого и Большого, дробили так и грузили. И непрерывно с утра до ночи приходили люди и повторяли: трудно опускать, а как же было поднимать?
Внутренность нашего большого колокола, под которым мы живем, была наполнена туманом: чуть виднелась колокольня, но резко слышались металлические раскаты лебедок, управляющих движением большого колокола на пути по крыше, с которой сегодня он должен свалиться
Вот на дворе сложена поленница березовых дров, сделанная для нашего тепла из когда-то живых берез. Мы теперь ими топимся, и этим теплом, размножаясь, движемся куда-то вперед («мы» род человеческий). Точно так же, как дрова, и электричество, и вся техника усложняется, потому что мы размножаемся. И так мы живем, создавая из всего живого средства для своего размножения. И, конечно, если дать полную волю государству, оно вернет нас непременно к состоянию пчел или муравьев, то есть мы все будем работать в государственном конвейере, каждый в отдельности, ничего не понимая в целом. Пока еще все миросозерцания, кроме казенного, запрещены, настанет время, когда над этим будут просто смеяться. Каждый будет вполне удовлетворен своим делом и отдыхом.


Вот почему и был разбит большой колокол: он ведь представлял собой своими краями круг горизонта и звон его купно (не дописано).
Язык Карнаухого был вырван и сброшен еще дня три тому назад, губы колокола изорваны домкратами.
«Аргус» 1913 г. 8. Очерк Зарина «Колокола».
Еще египтяне и ассирийцы «звоном созывали молящихся в храмы». А за 200 л. до Р.X. историки дают точное описание колоколов в современном значении. В Китае, Японии, Индии за 4000 лет до Р.X.
В Зап. Европе начало колоколов в VII в.
В Лондоне 850 пуд. самый большой, если не считать Кельнского «великого молчальника» в 1312 п. (неудачный).
В России первое упоминание в 1066 г.
В XVI в. в Ростове «благовестник» 1000 п.
Конец XVII в. в Ростове митрополит Иона Сысоевич страстный ревнитель колокольного дела в 1689 г. он отлил знаменитые 3 ростовских колокола: «Сысой» 2000 пуд., «Полиелейный» 1000 п. и будничный «Лебедь» 500 п.
Троице-Серг. в конце XVII в. отлит в 3319 п. и в 1746 Елизаветой перелит и доб. до 4000 п. («Царь») Годунов 1850 и «Кирноцкий» 1275 п.
В Москве на Колок. Ивана Великого «Успенский» 3355 п. 4 ф.
Крепостной Смагин «собирал звоны» и обучал звонарей.
23 января. Все воскресенье и понедельник горел костер под Царем, - чтобы оттаяла земля, и колокол упал на отбитые края ближе к месту предполагаемого падения Годунова. Рабочие на колокольне строили клетку под Годунова.
24 января. Редкость великая: солнечный день. Царя подкопали и подперли домкратом. В воскресенье рассчитывают бросить Годунова.
Образы религиозной мысли, заменявшие философский язык при выполнении завета: «шедше, научите все народы» [5], ныне отброшены, как обман. «Сознательные» люди последовательны, если разбивают колокола. Жалки возражения с точки зрения охраны памятников искусств.


Иной человек по делам своим, по образу жизни подвижник и настоящий герой, но если коснуться его сознания, то оно чисто мышиное: внутри его самая подлая нынешняя тревога и готовность уступить даже Бога, лишь бы сохранить бытие на этом пути, который извне представляется нам героическим.
Мы ездили вечером на извозчике к Кожевникову [6].
Плохо живется? спросил я извозчика.
плохо, ответил он, перегоняют в коллектив.
всем плохо от этого,  сказал я.
, не всем, только лучше немногим.
Через некоторое время он сказал:
хорошего можно для наших внуков, они помнить ничего нашего, как мы страдали, не будут.
счастливы, сказал я, не будут помнить о нашем мучении, какие счастливые свиньи! Извозчик очень понял меня и со смехом сказал:
, мы мучаемся для счастливых свиней. (Кстати, зачем мощи и крест).


Растет некрещеная Русь.
Нечто страшное постепенно доходит до нашего обывательского сознания, это  что зло может оставаться совсем безнаказанным и новая ликующая жизнь может вырастать на трупах замученных людей и созданной ими культуры без памяти о них.
Рабочие сказали, что решено оставить на колокольнях 1000 пудов. «Лебедь» останется? знаем, : остается 1000 пудов.
Никольский?
Ничего не ответили рабочие, в сознании их и других разрушителей имя тонуло в пудах.
?  спросил я.
, он.
тяжело было в первый раз разбивать колокол?
,  ответил он, же за старшими шел и делал, как они, а потом само пошло.
И рассказал, что плата им на артель 50 коп.с пуда и заработок выходит по 8 1/2 р. в день.
Говорил с рабочими о Годунове, я спрашивал, не опасно ли будет стоять (нрзб.) на крыше. , говорили они, совсем даже не опасно. вот когда будете выводить из пролета на рельсы, не может он тут на бок 
, ответили рабочие, из пролета на рельсы мы проведем его, как барана.
Колокола, все равно, как и мощи, и все другие образы религиозной мысли уничтожаются гневом обманутых детей. Такое великое надо разумение 
25 января. Лебедками и полиспастами [7] повернули Царя так, что выломанная часть пришлась вверх. Это для того, чтобы Годунов угодил как раз в этот вылом и Царь разломился.
Жгун определенно сказал, что «Лебедок» и с ним еще два сторонние колокола остаются.
27 января. На сегодня обещают бросать Годунова.
28 января. Падение «Годунова» (16000 г.) в 11 утра.

А это верно, что Царь, Годунов и Карнаухий висели рядом и были разбиты падением одного на другой. Так и русское государство было разбито раздором. Некоторые утешают себя тем, что сложится лучше. Это все равно, что говорить о старинном колоколе, отлитом Годуновым, что из расплавленных кусков его бронзы будут отлиты колхозные машины и красивые статуи Ленина и Сталина 
Сначала одна старуха поднялась к моему окну, вероятно, какая-нибудь родственница сторожа. Напрасно говорил я ей, что опасно, что старому человеку незачем и смотреть на это. Она осталась, потому что такая бессмысленная старуха должна быть при всякой смерти, человека, все равно как колокола  К ней присоединились еще какие-то женщины, сам сторож, дети прямо с салазками, и началось у них то знакомое всем нам обрядовое ожидание, как на Пасхе ночью первого удара колокола, приезда архиерея или 
О Царе старуха сказала:
1 как легко шел! , а земля все-таки дрогнула. , не без того, ведь четыре тысячи пудов. Штукатурка посыпалась, как упал, а пошел, как легко, как хорошо!
Совершенно так же говорила старуха о большом колоколе, как о покойнике каком-нибудь: Иван-то Митрофаныч как хорошо лежит!


Потом о Карнаухом: Вот вижу: идет, идет, идет, идет -бах! и нет его, совсем ничего нет, и только бегут по белому снегу черные осколки его, как мыши.
Послышалось пение, это шел для охраны отряд новобранцев, вошел и стал возле Троицкого собора с пением: Умрем за это!
Рабочие спустились с колокольни к лебедкам. У дверей расставились кое-что понимающие сотрудники музея. Когда лебедки загремели, кто-то из них сказал:
и, видно, не поддается 
бы, ответил другой,  ведь это шестнадцатый век тащат.
что-то, вздохнула старуха, вот тоже Карнаухого часа два дожидались. Хорошо, легко Большой шел: не успели стать, глядим, идет, как паровоз.
Показался рабочий и стал смазывать жиром рельсы.
Бараньим салом подмазывают!
В каждом деле так, не подмажешь, не пойдет.
, Большой-то летел, и как здорово!
ли опять делать?
Колокол?
Нет, какие колокола, что уж! Я про ступеньки на колокольне говорю разбитые, будут ли их делать.
Ступеньки на что их!
, как легко шел Большой. Жалко мне. Работали, старались.
С насмешкой кто-то ответил:
И тут стараются, и тут работают. После нас опять перерабатывать будут, а после них опять, так жизнь идет.
, конечно, идет, только дедушки и бабушки внучкам рассказывают, и вот и мы им расскажем, какие мы колокола видели.


После некоторого перерыва в работе, когда все как бы замерло и время остановилось, из двери колокольни вышел Жгун с портфелем и за ним все рабочие. На колокольне остался один Лева-фотограф [8]. Жгун с рабочими удалился к толпе, дал сигнал, лебедки загремели, тросы натянулись и вдруг упали вниз: это значило, колокол ( неразборчиво.) и пошел сам.
покажется!  сказали сзади меня.
Cbr /> Показался. И так тихо, так неохотно шел, как-то подозрительно. За ним, сгорая, дымилась на рельсах подмазка. Щелкнув затвором в момент, когда он, потеряв под собой рельсы, стал наклоняться, я предохранил себя от осколков, откинулся за косяк окна. Гул был могучий и продолжительный. После того картина внизу явилась, как и раньше: по-прежнему лежал подбитый Царь, и только по огромному куску, пудов в триста, шагах в пятнадцати от Царя, можно было догадаться, что это от Годунова, который разбился в куски.
Большой дал новую трещину. Пытались разломать его блоками полиспастом, но ничего не вышло
Так окончил жизнь свою в 330 лет печальный колокол, звуки которого в Посаде привыкли соединять с несчастьем, смертью и т.п. По словам Попова, это сложилось из того, что 1-го мая служились панихиды по Годуновым и, конечно, звонили в этот колокол.
(На полях): Друг мой, какие это пустяки, не в том дело, что его при Годунове отливали, многие из нас самих начало своей духовной организации получили при Годунове, каком Годунове! через творения эллинов от Эллады и от Египта и кровь наша, обрываясь ( неразборчиво) бежит от первобытного человека.
Многие из нас тоже колокола очень звучные и в падении колокола ( неразборчиво) и собираются перед собственной смертью.
Мотив утомительно, нудно повторяющийся: сколько пудов, и как подымали, и воспоминания о тех колоколах, которые упали.
29 января. Мы отправились снять все, что осталось на колокольне.
Рабочие лебедками подымали язык большого колокола и с высоты бросали его на Царя. Стопудовый язык отскакивал, как мячик. Подводы напрасно ждали обломков.
В следующем ярусе после того, заваленного бревнами и обрывками тросов, где висели не когда Царь, Карнаухий и Годунов, мы с радостью увидели много колоколов, это были все те, о которых говорили: «Остается тысяча пудов».
Это был, прежде всего, славословный колокол Лебедь («Лебедок»), висящий посередине, и часть «зазвонных колоколов». В западном пролете оставался один колокол (из четырех). Можно надеяться, что это остался знаменитый «чудотворцев колокол», отлитый игуменом Никоном в 1420 году. В северном пролете оставались два, один из них царя Алексея Михайловича.

С большим трудом мы сняли верхние возы. В морозный день, безветренный, дым из труб белый стремился на небо и многое закрывал.
30 января. Как удивительно вчера сошлись обе мои темы: 1) революционное разрушение святынь несчастнейшего народа и 2) медвежье-игрушечное с высоты колокольни мы разглядели колечко народа, окружающего представление Марии Петровны [9].
31 января. Жгун с сокрушением рассказывал Леве о своем промахе: он доложил о трудности снятия «Лебедя», и тут оказалось, «Лебедь» один из древнейших колоколов, и его решили сохранить.
было кокнуть его на колокольне, сказал Жгун,  а потом и доказывать.
Вот такие они все техники. Такой же и ( неразборчиво) и Лева таким же был бы, если бы не мое влияние, и я, не будь у меня таланта.
3 февраля. Трагедия с колоколом потому трагедия, что очень все близко к самому человеку: правда, колокол, хотя бы Годунов, был как бы личным явлением меди, то была просто медь, масса, а то вот эта масса представлена формой звучащей, скажем прямо, личностью, единственным в мире колоколом Годуновым, ныне обратно возвращенным в природный сплав. Но и то бы ничего, это есть в мире, бывает, даже цивилизованные народы сплавляются. Страшна в этом некая принципиальность как равнодушие к форме личного бытия: служила медь колоколом, а теперь потребовалось, и будет подшипником. И самое страшное, когда переведешь на себя: «Ты, скажут, писатель Пришвин, сказками занимаешься, приказываем тебе писать о колхозах».
6 февраля. Два разоренные, обобранные попа, в чем были, в паническом страхе бежали из Александровского уезда. На станции Берендеево они сошли с поезда, остриглись, переоделись в какое-то рубище и потом продолжили свой путь до Сергиева. Тут было раньше прибежище всем таким людям. Но теперь нет ничего, и даже имя свое Троица переменила. Теперь это Загорск.
7 февраля. Ходили с Левой в лаврскую баню. По пути видели остатки колоколов: несколько обломков Царя и тот большой, пудов в 300 кусок Годунова, который отлетел на 15 шагов.
Университет, говорят, превращается в Политехникум, и это, «вообще говоря», вполне понятно: революция наша с самого начала не считалась с тогами ученых и так постепенно через 12 лет превратила науку в технику и ученую деятельность в спецслужбу. Было благо-го-го-вение к науке даже и у попа Мишки Рождественского: занимался краеведением и стариной. Теперь поп Мишка Рождественский служит в Рудметаллтресте, занимается добыванием цветного металла из колоколов и больше не поп Мишка Рождественский, а тов. Октябрьский.
Я лично давным-давно расстался с научным «миросозерцанием», но сохранил уважение и теперь сохраняю к аскетизму ученых и их независимости от влияния многоразбойной повседневной жизни. Несомненно, особенно у нас, корпорация ученых была определенной большой общественной и политической силой. Теперь она снишла до основания и ученые стали просто техниками.

И Космос изъят из Академии. Давно пора! спектральный анализ почтенный метод для техника, но он именно противник космоса.
Что же принесет с собой новый молодой человек на ту сторону бездны, разделившей нас с мечтой о любви к ближнему по церковным заветам и с милым гуманизмом науки?
8 февраля. Непокорные колокола (Истор. Вестник. 1880.Т. II, ст. 796).
Битва под Нарвой (1770 г.) В 1701 г. неслыханная мера 1/4 часть колоколов отобрать. В конце 1701 г. было добыто 8000 пуд.меди.
2 марта. (Вырезка из газеты): «Что это: политическое руководство колхозом или политика его разложения и дискредитации? Я уже не говорю о тех, с позволения сказать, «революционерах», которые дело организации артели начинают со снятия колоколов. Снять колокола подумаешь, какая революционность!» (Сталин.Известия, 2 марта 1930 г.)
Вчера было напечатано распоряжение о том, чтобы в средних школах не мучили детей лишенцев заихлишенство. Так резко выделялись эти строки среди человеконенавистнических, что все это заметили, и все об этом говорили. К этому так странно прибавляли, что будто бы к 15 марта хотят отменить пятидневку. В воздухе запахло поворотом: боги насытились кровью. И правда, сегодня напечатана статья Сталина «Головокружение от успехов», в которой он идет сам против себя. Едва ли когда-нибудь доходили политики до такого цинизма: правда, как на это смотреть, если, например, отдав приказ об уничтожении колоколов, через некоторое время, когда колокола будут разбиты, стал бы негодовать на тех, кто их разбивал.


В учреждениях, в редакциях, в магазинах сонно, пусто и как-то пыльно, везде остатки чего-то, хлама. Да, по-видимому, дальше идти некуда
12 марта. После манифеста мало-помалу определяется положение: сразу вскочили цены на деревенские продукты, это значит, мужик стал продавать (в пользу себя), а не распродавать ввиду коллективизации. И, заметно, многие перестали думать о войне, что, по всей вероятности, и более верно: не будет войны. Сколько же порезано скота, во что обошелся стране этот неверный шаг правительства, опыт срочной принудительной коллективизации. Говорят, в два года не восстановить. А в области культуры, разрушение всей 12-летней работы интеллигенции по сохранению памятников искусства?
16 марта. А.Н. Тихонов [10] (я говорю о нем, потому что он, Базаров имя им легион) все неразумное в политике презрительно называет «головотяпством». Это слово употребляют вообще и все высшие коммунисты, когда им дают жизненные примеры их неправильной, жестокой политики. Помню, еще Каменев на мое донесение о повседневных преступлениях ответил спокойно, что у нас в правительстве все разумно и гуманно.
Кто же виноват? спросил я.
Значит, народ такой, ответил Каменев.
Теперь то же самое, все ужасающие преступления этой зимы относятся не к руководителям политики, а к головотяпам. А такие люди, как Тихонов, Базаров, Горький, еще отвлеченнее, чем правительство, их руки чисты не только от крови, но даже от большевистских портфелей Для них, высших бар марксизма, головотяпами являются уже и Сталины Их вера, опорный пункт разум и наука.
Эти филистеры и не подозревают, что именно они, загородившие свое сердце стенами марксистского «разума» и научной классовой борьбы, являются истинными виновниками «головотяпства».

Они презирают правительство, но сидят около него и другого ничего не желают. Вот Есенин повесился и тем спас многих поэтов: стали бояться их трогать. Предложи этим разумникам вместе сгореть, как в старину за веру горели русские люди. «За что же гореть? спросят они, все принципы у нас очень хорошие, желать больше нечего: разве сам по себе коллективизм плох, или не нужна стране индустриализация? Защита материнства, детства, бедноты разве все это плохо? За что гореть?»
Вероятно, так было и в эпоху Никона: исправление богослужебных книг было вполне разумно, но в то же время под предлогом общего лика разумности происходила подмена внутреннего существа. Принципа, за который стоять, как и в наше время, не было схватились за двуперстие и за это горели.
Значит, не в принципе дело, а в том, что веры нет: интеллигенция уже погорела.
22 марта. Какой разрыв в душе моей, какая боль бессмысленная. Утомленный бездельем, думаю иногда: «как бы ужаснулся какой-нибудь восторженный мой читатель, если бы он заглянул в мою пустоту».
9 апреля. Князь сказал: «Иногда мне бывает так жалко родину, что до физической боли доходит».
Фотографировал весну: снег с летними облаками, снег на глазах рождает воду, и летние облака уже спешат отразиться в этой мутной воде. Летят журавли
Мальчишка потребовал:
Сними меня!
Я промолчал. Он лезет.
Убирайся! сказал я.
Он отстал и камнем меня в затылок, меня, старика, собиравшего материалы для детских рассказов. Что было делать? Он пустился бежать во весь дух. Сверху видели два молодых человека. Я им пожаловался. Они не отозвались даже Вот так и съел камень.
Конечно, такие мальчишки всегда были, но боли такой не было в душе, и потому камень нынешнего времени гораздо больнее ударил. Боль небывалая. И некуда с ней прислониться, как раньше бывало («некому слезу утереть»). Бывало, все надеемся: вот переможем, нажмем и будет лучше. Главное тогда (хотя бы при Ленине) думалось, что можно смириться, по-человечески кому-то рассказать и поймут, и заступятся. Теперь некому заступиться. И вовсе пропади совсем не отзовутся, потому что мало ли пропало всяких людей и пропадает каждый день.
10 апреля. Никогда весной не был я таким гражданином, как теперь: мысль о гибнущей родине, постоянная тоска не забывается ни при каких восторгах, напротив, все эти ручейки из-под снега, песенки жаворонок и зябликов, молодая звезда на заре все это каким-то образом непременно возвращает к убийственной росстани: жить до смерти в полунищете среди нищих, озлобленно воспитанных по идее классовой борьбы, или отдаться в плен чужих людей, которые с иностранной точки зрения взвесят твою жизнь и установят ее небольшую международную значимость


Заболей я какой-нибудь смертельной болезнью, жена моя Ефросинья Павловна непременно с первой поры сделала бы меня самого виновником Очень возможно, что и я сам бы признал свою вину, и во всяком случае, в тот момент, когда болезнь даст отдых, порадовался бы людям и жизни всей вообще: ну, умираю и умру, так надо, а все-таки, ну, как же славно они живут. Так вот это состояние легче и, во всяком случае, как-то достойней, (чем) теперь: я здоров как бык, в полном расцвете своего таланта, а родина, умирая, проходит мимо, и ей не до тебя.
Так вот что хочу я сказать: лучше мне, лучше умереть самому и в хорошие мужественные минуты радоваться, что жизнь остается хорошая, чем самому оставаться и думать, что жизнь, заключенная в понятие «родина», проходит. Нет ничего печальней одинокого дерева на вырубке
20 апреля. Эпоха диктатуры страшно понизила нравственное сознание масс и, по-моему, главным образом через мальчишек, которых в месячный срок учат на курсах «в два счета на ять» классовой борьбе. Их бы таких надо было на фронт, и они бы героями были, а они упражняются в геройстве на беззащитных гражданах под видом войны с кулаками. Так через них и сами граждане мало-помалу затемняются в своем нравственном сознании.
Вот моя хозяйка в Переславище Домна Ивановна какая хорошая, трудолюбивая женщина, и вот как удивила она меня, как задела, как расстроила. Правда, ничто так не расстраивает, как это понижение сознания. В этот раз разговорились мы о конском мясе, что вот мужики правильно же едят конскую колбасу «тпру, тпру, а едят», хоть бы что. Домна Ивановна при этом рассказала, что салом от конины можно заразиться, что в Кимрах так было сорок человек заразились.


Расстреливать будут! сказала Д.И.
Виновников? спросил я, полагая, что ветеринар недосмотрел и вот их за это.
Да, да, не поняла меня Д.И., всех их сорок человек расстреляют, чтобы других не заражали.
Вздор! сказал я, не может этого быть. И рассказал Д.И-е о двух-трех случаях из медицинской практики, когда смерть человека и ему самому кажется желанной, и другим очень полезно, а вот нельзя
Подумайте, рассказал я, если бы можно было уничтожить безнадежно больных, то непременно это перекинулось бы на бесполезных, по том стали бы отбирать на племя более сильных, а слабых топить. Чуть нехватка в чем, и лишних долой. С землей-то как хорошо: переумножились люди и чистка! Да разве так можно! Да разве можно поверить тому Кимренскому салу, Господь с вами, Домна Ивановна.
Равнодушно так ответила Д.И.:
За что купила, за то продаю, Михаил Михайлович, слышала от людей, сказывали, что болезнь заразная, неизлечимая
Тяжело мне было, главное, потому, что речь моя так и не возвратила Домне Ивановне ее прежнее, очевидно, умирающее в ней сознание. Правда, столько расстреливают людей, признанных граждан вредными, почему же не расстрелять зараженных этой страшной неизлечимой болезнью людей
27 апреля. Встретил искусствоведа из Третьяковки (Свирина) и сказал ему, что для нашего искусства наступает пещерное время и нам самим теперь загодя надо подготовить пещерку. Или взять прямо решиться сгореть в срубе по примеру наших предков 16-го в. Свирин сказал на это, что у него из головы не выходит с собой прыжком в крематорий.
А разве можно? спросил я.
Можно, сказал он, когда ворота крематория открываются, чтобы пропустить гроб, есть момент, когда можно прыгнуть.
6 мая. За событиями не надо гоняться. Каждое событие дает волну, которая достигнет непременно и тебя, сидящего за тысячу верст от исхода его. Нужно только быть готовым в себе самом, чтобы по явлениям в твоей повседневной жизни понимать и общую мировую жизнь. На деле, конечно, есть множество волн, которые докатываются до тебя едва заметными и потому не воспринимаются. Но среди них все-таки всегда найдется довольно, чтобы думать и понимать историю. Вот ограбили, сбросили колокола у нас я понял борьбу креста и пентаграммы.
С колокольни Растреллевской сбросить крест не посмели, зато маем и в октябре устраивают из него посредством электрических простых лампочек пентаграмму.
В Федерации, а говорят, и везде будет так: установилась твердая пятидневка, то есть, пять дней работают, а шестой день отдыхают. Таким образом, больше нет уже непрерывки, из-за которой ввели пятидневку. Все свелось к спору с Богом. Он велел шесть дней работать, а у нас велят пять.
А везде, на всем свете есть воскресенье.
30 ноября. Приближается годовщина уничтожения Сергиевских колоколов. Это было очень похоже на зрелище публичной казни. В особенности жаль «Годунова». Ведь если бы в царе Борисе одном было дело, еще бы ничего, но между царем Борисом и колоколом «Годуновым» еще ведь Пушкин.


1932
12 февраля. Снова вернулось тепло, метелица, и в белом чернеют строения Лавры, знаменитая колокольня с разбитыми колоколами и все
ты смотришь? спросил меня маленький мальчик.
А что это?  спросил я, указывая на здание Лавры, ты знаешь?
Знаю, ответил он бойко, это раньше тут Бог был.
На чистке.
Как относитесь к религиозному культу?
Бога нет.
Сильно сказано было, и чистке был бы конец, но какой-то ядовитый простой человек из темного угла попросил разрешения задать вопрос и так задал:
Вы сказали, что теперь Бога нет, а позвольте узнать, как вы думаете о прошлом, был ли раньше Бог?
Был ответил он.
Все переменится скоро от радио, электричества, воздухоплавания, газовых войн, и социализм дойдет до того, что каждый будет отвечать за обороненное внутреннее слово.
Все слова, улыбки, рукопожатия, слезы получат иное, внешнее, условное значение. Но в глубине личности спор о жертве (Троица) останется и будет накопляться. Быть может, настанет время, когда некоторые получат возможность шептаться, больше и больше, воздух наполнится шепотом или нечленораздельными звуками, или даже темными непонятными словами, которыми говорят маленькие дети, и, наконец, как у детей, выйдет первое слово и тут начнется эпоха второго пришествия Христа.
Вступление, подготовка текста и примечания Л.А. Рязановой.



Примечания:
[1] Ефросинья Павловна Смогалева первая жена Пришвина.
[2] Настоящее имя колокола «Кирноцкий». См. запись 19 января о чтении Пришвиным очерка А. Зарина «Колокола» в журнале «Аргус» 8. СПб., 1913.
[3] Пришвин вольно употребляет латинское выражение «cogito, ergosum»: «Я мыслю, следовательно, я существую».
[4] Пришвин не совсем точно приводит слова Христа: «Иисус сказал им в ответ: разрушьте храм сей, и я в три дня воздвигну его». Евангелие от Иоанна, гл. 2, стих 19.
[5] Имеются в виду слова Христа: «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа». Евангелие от Матфея, гл. 28, стих 19.
[6] Кожевников А.В. (1891?) русский советский писатель, автор книг о преобразовании Сибири, социалистическом строительстве и др.
[7] Устройство, предназначенное для подъёма и перемещения тяжестей: система подвижных и неподвижных блоков, огибаемых гибким канатом.
[8] Лев Михайлович Пришвин-Алпатов старший сын писателя.
[9] В эти дни по городу давала уличные представления бродячая труппа цыган с дрессированными медведями.
[10] Тихонов А.Н. (псевд. Серебров) (18806) русский советский литературный деятель, писатель, сотрудничал с А.М. Горьким, после Октябрьской революции заведовал издательством «Всемирная литература», редактировал многие литературные журналы.
[11] Черновик письма.

М.М. Пришвин «Когда били колокола » (Из дневников 19262 годов)// Прометей. Историко-биографический альманах. М., 1990. Т. 16. С. 411"