Мария Биешу о том, как жилось и живется в нашей стране звезде мировой величины
ВО ВРЕМЕНА, когда преимущества социализма поминутно требовали доказательств, ее судьбу приводили как пример неусыпной заботы партии и государства о человеке: бедная крестьянская девушка из молдавского села выросла в оперную звезду мировой величины. Такая Золушка на советский манер. Это ли не доказательство преимуществ народной власти? Как будто рождение таланта зависит от общественно-политического строя.
Зависит. Еще как зависит. Если не рождение, то вся дальнейшая жизнь. Это Мария Биешу испытала - и продолжает испытывать - на себе. Мария Биешу, народная артистка СССР. Теперь народных Союза не присуждают. Союза нет. И Биешу, которая так и не стала солисткой Большого театра и до сих пор поет в Кишиневской опере, теперь иностранка.
- Да-да, я так и говорю: я - иностранка. Смешно. Все просто умирают со смеху.
- Сейчас даже великие артисты вынуждены признавать, что их финансовое положение не соответствует таланту и славе. У вас в Молдове ценят ваш талант, как он того заслуживает?
- У нас все гораздо хуже! Молдова сейчас - маленькая странишка, от России отделилась, к Румынии не пристала. В одиночку приходится очень тяжело. Не знаю, сколько получают в Большом театре, а моя зарплата, самая высокая среди артистов республики, 305 леев, это 305 тысяч рублей по-вашему, а чистыми - вообще 260. Выручают гастрольные гонорары, но нас не так уж часто приглашают.
- Как же так: артистка с мировым именем по идее должна ездить по заграницам и давать мастер-классы.
- Ну, во-первых, классы классами, а мне самой еще хочется попеть. Во-вторых, у нас в Молдове просто нет организации, которая устраивала бы такие поездки. Вот если бы я жила в Москве - тогда другое дело, конечно, у меня было бы куда больше возможностей.
- А как получилось, что вы остались на родине? Москва ведь все таланты стягивала из республик.
- Меня звали в Москву, звали в Киев, в Ленинград. А мне нравилось дома. Меня всегда очень любили - в театре, в республике, постоянно избирали в Верховный Совет СССР. Я была депутатом 26 лет, работала в разных комиссиях, ездила за рубеж в правительственных делегациях. Как можно было все это вдруг бросить и уехать в Москву?
И что в Большом? Начинать все сначала? Сидеть и ждать, пока тебе дадут единственный раз выступить в единственном спектакле? Утвердиться в Москве не так просто: сначала тебя хорошенько покусают, поунижают, поиздеваются, потом, если не сломаешься, не позволишь себя растоптать - тогда да, встанешь на пьедестал. И я встала бы, я выдержала бы, сумела б себя показать. Но только зачем мне это было нужно? Я и без того достаточно часто пела на сцене Большого.
А вот за рубежом гастролировала меньше. Москва посылала своих, тех, кто мог каждый день заходить в Госконцерт, маячить, улыбаться, надоедать, влезать в душу к референту, от которого в конечном счете все зависело. Представляете, моя судьба зависела от девиц, которые там сидели и уминали подарки. А что я могла принести? Вино, конфеты, фрукты - дары Молдавии. Это для них - мелочь. Им несли хрустали, дубленки, бриллианты, в зависимости от страны устанавливалась такса. От меня ничего не хотели брать: опасались, как-никак депутат, да я и не умела никогда давать на лапу. За то и оставалась без Гранд-опера, без Венской оперы, без аргентинского Колона. Приглашения, которые мне приходили, прятались под сукно. Все это всплыло гораздо позже, когда Госконцерт распался.
Метрополитен-опера предлагала мне контракт на год - Фурцева не отпустила. А когда почти сразу вслед за этим в Нью-Йорк поехал Большой театр, она так радовалась: "О, Маша, ты у нас молодец: открыла нам путь в Америку!" Ведь десять лет туда от нас никто не ездил, только Галина Вишневская и Лисициан. А после меня все получили приглашения: Образцова, Атлантов, Милашкина, Мазурок, Нестеренко. И они поехали, их узнали по всему миру, а я осталась...
- В ваших словах слышится разочарование. У вас нет ощущения, что вы чего-то недополучили от этой жизни, хотя дали ей от себя так много?
- Ну... наверное, нельзя сказать, что слишком много дала. Бог подарил мне талант, я его берегла, как ребенка. Делала, что могла, старалась, пела для людей. А не дала... что я не дала? Говорят, человек в этой жизни должен построить дом, посадить дерево, вырыть колодец, родить ребенка, написать книгу. А от меня останутся только пластинки, да еще фильм.
Нет, я не в обиде на жизнь, достаточно поездила, пела во всех уголках страны и за рубежом, всегда на виду, любимая, почитаемая. Деньги? Богатой я никогда не была. При советской власти платили мало, на жизнь хватало, на шубу не скопила. Все, что я собрала у себя на книжке, в один прекрасный день, как у всех, у меня отняло государство. Лучше б я эти сбережения в детский дом отдала или какой-нибудь многодетной маме. Начинать все сначала? Сейчас и время не то, и возраст, как вы понимаете. Сначала - это значит впереди должно быть еще 35 таких же лет...
- Век вокалиста не так долог, голос - хрупкий инструмент. Вы задумываетесь о том времени, когда вам придется оставить карьеру певицы? Вы планируете, когда это произойдет?
- Знаете, вы такие вопросы никогда никому не задавайте. Никто не знает, когда и что произойдет. Всему свой черед, а загадывать - грех. Вот Ирина Константиновна Архипова до сих пор поет, и дай Бог нам всем в ее возрасте так петь. Каждый певец прислушивается к себе и к публике. Если чувствует, что больше не тянет прежний репертуар, он берет партии, где нет верхнего регистра. В конце концов можно делать сольные программы, исполнять романсы.
- Можете вы назвать самый счастливый и самый несчастный моменты в вашей жизни?
- Счастье - это, наверное, 67-й год. Моя победа на Первом Международном конкурсе в Токио и титул "Лучшая Чио-Чио-Сан мира". Это был триумф, это было потрясающе, весь мир обратился ко мне, я получала письма со всех континентов: "Япония, мадам Баттерфляй". Писали люди, никогда не видевшие меня в лицо, но писали, поздравляли, радовались за меня все - вся планета. Бывает же на свете такое...
- А самый несчастный?
- Вот об этом не надо. Несчастья - они у всех несчастья. Отец умер - несчастье, развод с мужем - тоже несчастье. Не скажу, что я была как-то по-особому несчастлива. Я прожила прекрасную жизнь. Чем трудней человек живет здесь, на земле, чем больше мучается, тем больше ему воздастся Там, на Небесах. Мне здесь, на земле - в общем, тьфу-тьфу-тьфу, как говорится. Поэтому кто знает, что будет Там, может, как раз придется трудно. А может, мои настоящие земные мучения мне еще предстоят - кто знает?
Нина ПАШКОВА, специально для "Новой Сибири"