Выпуск первый
РОССИЙСКОЕ кино подыхает. "Умирание" кажется чересчур высокопарным, слишком благородным понятием для данного случая. Отечественный кинематограф последних лет напоминает обезьяну, которая когда-то была человеком, а теперь лишь по-циркачески копирует человеческие ужимки, убегая все дальше по "контрэволюционной" дорожке. Звери не умирают. Какие бы приличные слова ни подыскивали сейчас на своих пленумах кинодеятели-пассажиры мос- и ленфильмовских "титаников", с удивлением обнаруживающие, что бар с коктейлями обычно уходит на то же дно, что и все судно. Звери дохнут.
Сегодня умирает не кинематограф Эйзенштейна, Вертова, Кудешова, Урусевского. Он-то остается бессмертным. И даже не кинематограф Лукова, Натансона и Алова с Наумовым. Этот достоин хотя бы добрых воспоминаний. Сегодня подыхает их жалкое подобие - до неприличия мохнатая (и не только в области лап) горилла, набитая постпролетарской "чернухой" и экоколхозными "эротическими комедиями". Как в фильмах 90-х, так и в реальной жизни российского киномира текущего десятилетия имеет место явный сюжетный перебор: сначала произошла смертоносная мутация клеток внутри самого киноорганизма, а затем последовало добивание извне финансовым обухом. Стоит ли теперь говорить о том, что кинематографистам следовало прежде всего спасать кино от самих себя? Что их сегодняшние стекания по поводу полной остановки в стране собственного кинопроизводства (в принципе, безусловно, позорной для европейского государства, да и для многих стран "третьего мира") напоминают гринписовскую акцию протеста в исполнении четвероногих обитателей зоопарка?
Можно, правда, разглядеть соломинку, которая в обозначившейся ситуации позволила бы остаться на плаву некоторым остаткам достоинства российских "киномейкеров" 90-х. Поскольку денег все равно нет и не предвидится (через большой экран почти все уже, вероятно, "отмыто" до блеска), из неприятного факта прекращения кинопроизводства можно было бы извлечь концептуальную пользу, превратив его в сознательную акцию, содержанием которой явилось бы добровольное творческое молчание. Не только в российском, но и вообще в мировом кино все уже показано-перепоказано и сказано-пересказано, и новые фильмы, кем бы они ни были сделаны, неизбежно представляют собой лишь римейки того, что уже когда-то сотворено. Вновь и вновь выплескиваемые конвейером, они лишь отвлекают публику от подробного погружения в давно сформировавшийся киноархив, насчитывающий многие тысячи названий, на знакомство с которыми и без того не хватит целой жизни. Россия, пусть и сделав хорошую мину при дурных обстоятельствах, могла бы во всеуслышание объявить
себя пионером в деле сознательного отхода кинопромышленности от всяких дел во избежание дальнейшего засорения кинохранилища ненужными дубликатами первозданных находок. Вот тогда наша страна, в первой половине века давшая сильнейший толчок мировому экранному авангарду, снова оказалась бы в авангарде киноидей, а издыхание отечественного кино в собственных границах превратилось бы в красивую добровольную смерть во имя ясно выраженной культурологической идеи общемирового масштаба. Но не тут-то было! Кинодеятели продолжают совершать некие нервические телодвижения и высказывать уверенность в том, что самая горючая слезинка ребенка-критика не стоит нелепой жизни раздражающей его обезьянки-контрэволюционерки.
НА ДНЯХ в Центральном Доме кинематографиста на Васильевской состоялась премьера фильма с очередным демонстративно плоским названием "Мужские откровения", ставшего художественным дебютом известного рекламного клипмейкера, сотрудника агентства "Premier SV" Юрия Грымова. Лента подверглась массированной предварительной раскрутке. Журнал "ТВ-Парк" в трех номерах подряд напечатал пригласительные билеты на ее прокатную премьеру в кинотеатре "Зарядье". Программа НТВ "Намедни" посвятила фильму отдельный репортаж, а затем и уделила авторам ленты целый раздел "Постскриптум". Претендующий на известную элитарность ведущий Леонид Парфенов всем своим видом показывал, что речь идет по меньшей мере о величайшем кинособытии последних месяцев. Сценарист Рината Литвинова, положившая в основу фильма собственную новеллу и встретившая отказ в последнее время сотрудничавшей с нею Киры Муратовой экранизировать получившееся (что не могло не насторожить заранее), рассуждала о титаническом и неблагодарном труде кинематографиста...
У входа в Белый зал Дома кино толпилась тусовка, в которой кинодеятели перемешались с поп-фигурами. Пришел посмотреть кино Дима Маликов; демонстрировал уже примелькавшиеся ужимки гиббона облаченный в зеленый полуводолазный костюм Богдан Титомир; Валерий Тодоровский досадовал на то, что ему не досталось свободного места и пришлось остаться в проходе; Леонид Парфенов решил все-таки взглянуть, что же он рекламировал накануне в своей программе. Приветствуя зал, режиссер Грымов успокоил собравшихся, что снятая им история - это всего лишь 28 минут о любви, и принялся представлять съемочную группу, безбожно путая имена. По-кавээновски оптимистично прозвучало выступление директора Дома кино Юлия Гусмана, который перечислил клипмейкерские регалии презентуемого режиссера и торжественно заявил: "До сих пор мы ныли из-за того, что режиссеры бросают художественное кино и сбегают в рекламу. И вот первый случай, когда все произошло наоборот. Это вселяет серьезную надежду на возрождение нашего кинематографа". Коль скоро
профессиональный патриотизм Гусмана зиждется на обнадеживающем киномолодняке, неудивительно, что г-н Гусман призвал представителей старшего поколения из числа собравшихся отдать юным соседям по креслам полученные при входе презервативы в упаковке, оформление которой дублировало плакат "Мужских откровений" с двумя целующимися в губы девицами. Однако в гусмановских словах скорее всего имелся некоторый "не концепт". Сам режиссер, возможно, хотел лишь заметить, что имея такое кино, нельзя обойтись без предохраняющих средств.
"Откровения" откровенно низкобюджетны: половину фильма герои проводят в квартире, куда Грымов натащил всяких разных вещичек, одолженных у знакомых, половину - на натуральной улице. Лента содержит один незамысловатый трюк - небольшой взрывчик. Актеров двое с половиной - мхатовки имени Чехова Ксения Качалина и Ирина Апексимова, изображающие двух подружек, и сам Грымов, чей голос изображает болезненные хрипы бой-френда Качалиной, раздающиеся в телефонной трубке.
По метражу "Откровения" уложились в три части. В первой Качалина, пришедшая в гости к Апексимовой, пытается зачитать подруге отрывки из своего дневника, посвященного коварному любовнику. Поток сознания вырывается из психически истерзанного существа с трудом, точно случайно проглоченная бледная поганка из кишечника при промывании желудка. Апексимова ни фига не понимает, наслаждается цветом нового французского лака и дает подруге примерить свою кофточку, в результате чего мы несколько мгновений созерцаем далеко не обалденную грудь Качалиной. Во второй части подруга провожает гостью по вечерней московской улице, объясняет, что мужчин не следует уважать только за то, что они доверху набиты спермой, и дает собеседнице прикурить от зажигалки "Zippo", в которой морально утомленная девица узнает точно такую же, какая есть у ее загадочного сожителя. Качалина заводит Апексимову на задний дворик какой-то плодоовощной базы, девушки забираются в кузов грузовика, набитый забракованными яблочками, среди которых копошатся
крысы (боже, точно такие же я лопал только что на предпремьерном фуршете!), и Апексимова, выбрав наиболее презентабельный плод, протирает его платочком и ест. Качалина несколько секунд злобно смотрит на обжору, а потом душит ее методом глубокого вдавливания яблочка в рот с одновременным стальным зажимом ноздрей. Грузовик отъезжает, увозя в кузове шикарно разодетый труп. Часть третья. Качалина ныряет в телефонную будку напротив дома своего сожителя, набирает его номер и обещает подняться к нему сразу после того, как он зажжет свечу, оставленную ею на подоконнике. Мужик жалуется на простуду и странный неприятный запах в квартире, но заявление подруги: "В любви должно быть все красиво" ему парировать нечем, и он подносит язычок пламени к свечке. Раздается далеко не обалденный взрыв, достаточный, правда, для того, чтобы разнести жилище в клочки. Вероятно, в свечку было вмонтировано взрывное устройство, которое и источало противный запах. Поют девушки из группы "Колибри", подруги Леонида Парфенова, А. К. Троицкого и прочих представителей художественного вещания НТВ. Титры. Конец.
Мы, конечно, понимаем, что никакое это не кино. Клиподел Грымов скорее всего не хуже других понимает, что таковое скончалось. Но его разбирает профессиональный зуд по поводу необходимости сделать красивую рекламу процессу издыхания родного кинематографа. Сам он по-мужски честно сказал в телевизоре, что если его фильм забудут через несколько дней, это будет вполне нормальная реакция. Ведь такие выпуски рекламной хроники можно щелкать и щелкать один за другим, как семечки или презервативы без опознавательных знаков (хотя теми резинками, что раздавали в Доме кино, пользоваться рискованно. Если они такого же качества, что и наш помирающий кинематограф, то наверняка могут дать жизнь не планировавшимся гражданам страны "мужских откровений"). Да-да, мы безусловно все понимаем. Только можно ли будет и вправду за несколько дней отделаться от полученных впечатлений? Ведь государственные и коммерческие раскольниковы, рубанувшие по черепушке старушенции-кинематографии, бегут себе спокойно дальше по своим делам, не
принюхиваясь. Сам российский киномир агонизирует, ему тоже не до запахов. А останки покойничка смердят в рабочем шкафу у критика. И запашок ни в какую не выветривается.
Арсений СУХОВЕРХОВ, "Новая Сибирь"