Я тебе это рассказываю, не потому, чтобы тебя учить, а
потому, чтобы еще раз показать тебе, как велика любовь Господня, и какие у него чудеса.
.......................
Я знаю, что ты это знаешь, но еще раз тебе говорю, чтобы в душе твоей утвердить, чтобы печатью лежало.
.......................
Вижу, что ты не согласна со мной, а и понятно. Но я не тебе, девчонке, говорю, а к той обращаюсь, которой за тридцать будет. Та меня поймет.
(Зоя Гавриловна Летягина)



Великая отечественная война 1941-1945-ых годов, одно из самых тяжелых воспоминаний нашего общества. Воспоминаний, которые и сейчас тревожат сердца потомков. Ведь почти в каждой семье, в тайниках нашей памяти, лежит своя история о том времени, переданная нам нашими родственниками, пережившими эту трагедию. Эти истории для нас ценны не только событиями и фактами, которые, призваны развлекать и захватывать воображение, не только чувством принадлежности к своему роду, но и тем богатейшим нравственным опытом, который получили наши бабушки и дедушки, пройдя через костер войны.
Как оставаться человеком, казалось, в нечеловеческих условиях. Как не растерять доброту, уважение, сострадание к другим людям, и между тем, сохранить чувство собственного достоинства, мужество, и наконец, просто свою жизнь. Разве эти вопросы не остаются актуальными и сейчас.
Рассказы нашей бабушки о том военном времени, это рассказы из жизни шестнадцатилетней девушки, которая сталкивалась каждый день не только с ужасом войны, со страхом перед смертью, но и с постоянным нравственным вопросом жизни: как поступить и что выбрать. Этот бесценный опыт – самый большой подарок, который она завещала нам, своим потомкам.
 
Хлеб. Сказка первая.
«Старая  избушка покосилась. Со всех сторон нависли  над ней белые высотные дома. Кажется, еще чуть-чуть и они сметут эту жалкую лачугу. Я помню кривое черное окно без стекла, колья забора,  ускользающие вспышки проезжающих мимо  машин, смех и людской говор, назойливо влезающий в окошко, А внутри дома моя бабушка, старенькая и маленькая. Как всегда ждет меня и как всегда  ни слова упрека, что так долго ждала».
Когда мне снятся такие сны, я знаю -  пора ехать к ней.
 
За последние лет пятнадцать Тосно сильно переменилось. Большая деревня превратилась в развитой, усеянный многоэтажными домами город. С яркими вывесками на магазинах, заводами-картинками на Московском шоссе, собственной бензоколонкой. И лишь кое-где проплешинами попадаются эти старые деревянные избушки.  Выцветшая краска на фасадах, покосившиеся заборы, лениво тявкающие собаки – вот то, что встретит вас в этих оазисах прошлого. В одном из них и обитает моя бабушка Зоя.
Не знаю, почему мне приснился этот сон и почему дом бабушки во сне выглядел таким старым. В свои восемьдесят лет она еще во всю активна, то ищет работников забор делать, то дрова пилить и в поленницу складывать, то крыльцо поднимать да веранду ремонтировать. А вот серые потрескавшиеся высотки на нашу деревенскую улицу действительно смотрят и с огорода теперь весь вид портят.
В кухне у бабушки я вешаю свое  вишневое пальто, ноги в капроновых чулочках погружаю в большие теплые тапки. А на свитер натягиваю толстую бабушкину кофту.
- «Что это, Тоня, ты так легко всегда одета, – беспокоится бабушка: и опять без шапки приехала. И пальто у тебя какое тонкое. Оно, конечно, красивое, да, наверное, греет плохо».
Чай у моей бабушки Зои всегда вкусный. С конфеткой и  вареньем, да в тепле беседа течет наша медленно и спокойно. Поговорим о том, о сем: как живем, что дальше от жизни ждем, прошлое вспомним. Бабушка нет, нет,  да и вставит в разговор словечко из Библии, стихотворение прочтет, а иногда, имей терпение, запоет любимый псалом. Голосок старческий тоненький, но поет она с такой душой и любовью, что, бывало, я, согласившись слушать из вежливости, задумаюсь. Чужая вера трогает, заставляет сомневаться, так ли живу. Но более всего меня завораживают бабушкины рассказы о прошлой жизни. Про ее детство и юность, про наш род, про мою маму, про войну.
Про войну особенно. Иногда, слушая бабушку, не выдержу, схвачу карандаш и бумагу. Скорей надо записать. Забуду.
Бабушка на меня коситься:
- «Чего пишешь? Не то это. Другому чужая жизнь интересна?»
Задумается:
- «Ой, Тоня, где мы только ни бывали - в таких страстях. Ой, ой. ...Сколько погибло. Пошли две женщины менять в другую деревню старые вещи на продукты. Не понравились чем-то немцам – расстреляли. А мне повезло как-то. Господь хранил. «Я, говорит, тебя не оставил и не оставлю». Я думала, что только в войну, а Он и после».
И в который раз я слушаю ее сказки о тех военных годах. Говорю «сказки» потому, что уж слишком нереальным и закрученным кажется сюжет, слишком уж чудным и непонятным мне, выросшей  в мирное время. Потому и представляю эти рассказы другим людям. Может, кто и разберет.
 
- «Немцы к нам в Тосно в сорок первом пришли», - погружается бабушка в воспоминания.
- «А как они пришли. Почему они вас всех не расстреляли? Вон про Хатынь нам говорили, что там одни обгорелые печки остались. Почему Вас немцы не трогали?»
- «Ну, как не трогали. По домам ходили. К нам пришли корову забрали и взамен расписку выдали, что якобы потом убытки возместят. Конечно, никто ничего не возместил. Зато мирно и тихо. В огороде хозяйничали. Но мы быстро смекнули, картошку с землей сровняли, а потом по ночам выкапывали»
Кошка Розка захрустела сухарем за печкой, Белый, маленький с дымчатой шерстью кобелек, заворчал под столом. А Милка, пестрая кошка, устроилась на моих коленях, прося ласки.
- «Тоня, ты положи в черничку сахарку, она так лучше»
- «Не знаю, почему»,- продолжала бабушка Зоя: « может быть, немцы поняли, что война долго будет длиться. Говорят, даже приказ они получили, что жителей не грабить, не убивать. Только все равно много людей расстреляли, ища партизан. Как-то пришли к нам в дом и мою маму забрали. Она ходила на церковные собрания евангелистов, а немцы решили, что они партизаны и всех их арестовали. Меня тогда дома не было. Я как узнала, вот глупая, побежала прямо к немцам в комендатуру маму вызволять. «Вы,  говорю им, ведь тоже верующие». А один из них: «Мы в Бога не верим». Я так удивилась. Я думала, что за границей все в Бога верят. Но маму отпустили».
- «Сколько, бабушка, тебе тогда было лет»?
- «Сколько? Шестнадцать-пятнадцать, где-то так».
Я вспомнила себя в пятнадцать: девочка-подросток в зеленой клетчатой юбке и в мамином когда-то очень красивом свитере. Мы носили его с сестрой по очереди. Перестройка в стране все больше сказывалась на нашем семейном бюджете: растить троих детей становилось все труднее. Особенно если двое из них – девочки погодки – барышни на выданье. Я тогда постоянно влюблялась и писала стихи, а сестра Ирка проявляла коммерческую смекалку: бегала по магазинам, выстаивала в громадных очередях за дефицитом. Однажды она купила очень недорого  итальянские зимние сапоги для отца. Об этом в семье до сих пор вспоминают. Я же больше всем мешала, чем помогала, часто ссорилась с мамой, критиковала и не принимала жизнь своих родителей, была неуверенной и чувствовала себя очень одинокой.
 Смогла ли бы я быть помощницей для своей семьи в военное время?
- «Тебе было страшно, когда пришли немцы?»
- «Страшно было до того как пришли. Когда была сильная бомбежка». 
Я попыталась это представить:
«Вот я слышу завывание самолетов, свист и уханье разорвавшихся бомб и ... умираю от страха. А что если это летит в нас. Вот рядом, вот совсем близко удар, вот в отдалении. И радуешься, так предательски радуешься - не в нас!
 Зоя плохо спала в такие ночи. И как все потрясенные, оглушенные войной изнемогала от такой близости к смерти.
Что за механизм в психике человека срабатывает, в самый последний момент, когда нервы совсем на исходе и мочи нет терпеть из глубины души вдруг голос: «Моя милая, моя усталая я тебя не оставлю». И подобно яркому свету осветило вдруг Зою. И не вместить было этот свет, казалось, сейчас захлебнешься от такой любви, от такой теплоты к ней, маленькой девочке.  Страх ушел. Под завывание бомб вскочила она со своей кровати и со слезами бросилась к матери: «Мамочка, мне Господь говорит, что никогда меня не оставит».
- «Свет влился мне в душу. Это такая любовь, Тоня! И вот это мне оставлено на всю жизнь».
Вскоре, после того как в Тосно пришли фашисты, сильно заболела мама, сестренка Сара была еще очень маленькой, и чтобы не умереть от голода старшей Зое пришлось идти работать на железную дорогу к немцам.
- «Работа была очень тяжелая. Партизаны разрушали железную дорогу, а нас фашисты заставляли ее ремонтировать. От тяжести труда, от постоянного недоедания я стала сама много болеть, очень сильно исхудала. Поняла, что еще немного и умру. Тогда я и пошла к русским врачам. Они работали на железной дороге. Потом я уже узнала, что они были связаны с партизанами и многих тогда людей смогли уберечь от непосильной работы».
- «Какие они были, бабушка?»
Бабушка пожала плечами:
- «Один черненький, другой светленький. Лет им было где-то по 35-40. Осмотрели меня, нашли шумы какие-то в сердце, выдали справку: «Утеря здоровья 60 % . Требуется легкая работа». Благодаря этой справке в Арбайтзаме – это как для устройства на работу -  меня направили работать на кухню».
Бабушка замолчала.  Я встала и подлила себе чаю. Прислонилась к теплой побеленной печке. На стенке сбоку - пожелтевший плакат. Фраза на нем нагоняла тоску: «Все согрешили и лишены славы Божьей».
Почему именно эти слова бабушка Зоя вывесила на стенку? Все время забываю у нее спросить об этом.
- «И я домой носила. Я даже не могу тебе сказать, Тоня, как».
- «Как»?
- «Нам разрешали брать картофельные очистки и какао. Его от солдатских обедов всегда оставалось много. Мы клали очищенный сырой картофель на дно бидона, а сверху заливали какао. Это было очень опасно. За воровство расстрел на месте. Мы работали за еду и раз в неделю нам давали маленький кирпичик хлеба.
Постепенно я окрепла и как могла, подкармливала маму с сестрой. Я очень переживала, что ворую. Часто несу этот бидон и молюсь: «Господи, прости меня вот я иду против заповеди твоей. Прости. Прости» А сама несу…»
Бабушка говорила быстро, а во мне росло странное чувство. Недоумение? Неловкость? Что смутило меня? Разве воровать у врага это грех?
Голос бабушки вернул меня к рассказу. Ее лицо преобразилось: морщинки, будто разгладились, а в глазах засияли звездочки.
- «И вот тогда и произошел со мной этот случай. Однажды мы как всегда работали на кухне. Я и тетя Лена – ей лет пятьдесят было. Вдруг заходит к нам бывший солдат – инвалид, худой, измученный и просит Христа ради чего-нибудь из отбросов поесть. Который день уже, говорит, понос с голода. Тетя Лена ему и отдала прокисший салат «оливье». А мне так больно стало. Как же можно такое давать.  Слезы на глаза навернулись: «Господи, если бы было у меня, хоть немного еды, я бы отдала этому несчастному».
Прошло несколько дней. Наступил конец недели. Выдали нам как обычно по кирпичику хлеба. И вот несу я его домой. О маме, о сестре думаю. И вдруг навстречу мне тот солдат идет, на костыли опирается. И я вспомнила молитву свою. Ноги стали как деревянные, не могу пройти мимо. Поманила его рукой и протянула весь свой хлеб: «Вот, возьми, добрый человек».
А он стоит в изумлении, держит хлеб, руки у него вдруг задрожали, на глаза слезы навернулись. Я тоже заплакала. «Спаси тебя Бог доченька. Спаси тебя Бог. Спасибо». Так и разошлись».
Бабушка отхлебнула чаю, взяла с тарелочки кусок колбасы. Кошки жадно следили. Не выдержала, отломила по кусочку и кинула им. Из-под стола вылез Белый, старательно завилял хвостом. Досталось и псу.
Я вдруг представила лицо ее мамы, когда Зоя не принесла тот кирпичик хлеба домой.
- «Что она тебе сказала?»
- «Всплакнула, а потом сказала, что я поступила правильно».
Из памяти неожиданно появилась давно забытая сцена из «перестроечного» детства. Моя мама сидит на кухне у плиты и плачет. Она только что из магазина. Вчера получила зарплату, а сегодня, не оценив ситуацию, половину ее отдала за мясо. Пришел отец с работы, сел у окна. Мама плачет «А что мы есть завтра будем? Как нам жить дальше?» Папа сморщился, молчит. И тут минута слабости: «Ну, укради, укради что-нибудь. Ты же начальник. Ведь все так живут. Только ты один такой честный». Папа, прижав руку к груди, тихо сказал, « Не могу, Люба.
Не-мо-гу!» Больше они не говорили об этом.
- «Я так думаю, что этот кирпичик меня потом и спас» - начала опять бабушка.
- «Как»?
- «Это произошло дня через два после того случая с хлебом. Мы с тетей Леной как обычно работали на кухне. А я незаметно положила несколько картошин в бидон, чтобы унести домой. Наступил вечер. Я уже собиралась уходить. Подошла, помню, к порогу. За окном, слышу, разговаривают немцы. И вдруг такая ясная мысль в голове: «Они все знают. Мне нельзя идти с картошкой». Немецкий я тогда еще не знала. Потому и думаю, что это Господь меня вразумил. Я к тете Лене: «Тетя Лена, они все знают, что делать?». Тетя Лена: « Да откуда, глупая, да с чего вдруг»? «Нет, теть Лен, я чувствую». Не знаю почему, но она мне поверила. Пока она за немцами следила, я потихоньку всю картошку и вытащила.  Из избы вышла, иду с бидоном какао и с узелком картофельных очистков, а немцы - навстречу. Остановили. По-своему лопочут. Один на ломаном русском говорит мне «Ты девочка воруешь?» и руки к узелку протягивает. Рассыпали картофельные очистки по земле. Вылили какао. Ничего не нашли. Отпустили. Пришла я домой и рассказала все маме. Мама опять заплакала: «Это тебя молитва того солдата защитила. Господь так сердце твое расположил, что ты обо всем догадалась». А после тетя Лена, она немного понимала по-немецки, говорила мне, что немцы тот случай обсуждали, и она слышала, как называли ее, Зою, ловкой да хитрой и все гадали, кто мог ее предупредить».
 - «Вот такая история, Тоня, такая история».
 
В тишине раздавалось потрескивание дров, да стук ходиков. И вдруг так хорошо в душе стало, и так спокойно. От того, что живу и что среди великого множества неизвестных мне причин рождения моего и минуты этой, есть и такая - кусок хлеба, отданный ради чужой жизни.
 
 
Историй о войне очень много. И каждая из них достойна памяти и уважения.
Но основой любой из них является нравственный подвиг, который делали их герои. И не важно, где застала их война: на полях активных военных действий, в тылу или даже в плену у врага. Всегда надо было оставаться человеком, поступающим по совести и по возможности облегчать и поддерживать жизнь не только себе, но и своему окружению. Ибо тяжелые обстоятельства когда-нибудь могут пройти, а совесть и память о поступках останется в сердце навсегда.